Как-то мы всё мялись у её двери, не желая расходиться, и я зачитал ей свой стишок. Долго его вымучивал на бухгалтерских листах, но при его написании что-то встрепенулось во мне впервые за долгое время:
Слово за слово, строчка за строчкой, и в её комнату мы вошли уже намертво сцепленные.
Вскоре Вита переехала ко мне.
Мы занимались любовью так же, как ели холодную гречку с котлетой в буфете: по расписанию, из нужды и без удовольствия. Шею Виты опоясывал длинный шов, походивший на терновое колье и стягивающий края её плоти, безразличные друг к другу. Мои губы, лобзающие её шею, играли в классики. Но меня это нисколько не охлаждало. Ибо куда уж холоднее? Я просто не чувствовал ничего сверх утоления жажды. Секс не приносил удовольствия, но наказывал за его отсутствие, и у меня не было сил, даже чтобы раздражаться по этому поводу. После я просто лежал, размазанный по кровати, и пялился в маленькое окошко, ведущее на поверхность, но почти целиком закрытое прутьями и козырьком, по которому днём барабанили ноги детей, видимо, возвращавшихся из школы. Там, в черноте за окном, ёлочной игрушкой сверкала звезда, облака спешили на ночной перегон. Иногда из наших издохших тел вылетали голоса и вились над потолком, а мы, словно не имея к ним никакого отношения, смотрели вверх убитыми глазами.
– Знаешь, – говорил мой, – у меня такое ощущение, что когда-то мы… ну, всё делали как-то иначе, думали, чувствовали… это даже называлось как-то по-другому.
– Не знала, что ты веришь в реинкарнацию, – сказала Вита.
– Я не об этом. Просто у меня чувство, что всё может быть как-то… ну, полнее, что ли, насыщеннее. А сейчас мы как на пустыре каком-то, как на кладбище. Вроде, уже не гости, но ещё не постояльцы.
– Ты хочешь сказать, что мы были… как те люди наверху?
Я снова уставился на кусочек неба, будто там, среди облаков, мог проплыть и ответ. Синяя звезда пульсировала, затухая и снова разгораясь.
– Не знаю. Может быть, мы пришли сюда когда-то давно, а дорогу назад забыли.
– А была ли она вообще, эта дорога?
– Ну, пока не попробуем её найти, не узнаем.
– А зачем её искать? Нет, можно, конечно, дрыгаться, пытаться сбежать с этого, как ты сказал, кладбища. Но я что-то не видела тех, кому это удалось. А можно попробовать здесь обжиться, – её пальцы медленно зашагали по моей груди, потом – по животу, – построить наш фамильный склеп и наконец упокоиться. Как тебе такой вариант? – пальцы, уже прошедшие пупок, выжидающе застыли.
Звезда за окном погасла слишком надолго, и я увидел – это работал сварочный аппарат в голом скелете новостройки. Одеяло, кое-где прикрывавшее нас, вдруг стало каким-то колючим и жарким. Мне захотелось сорвать его с себя и швырнуть об стену, как змею.
– Ладно, поживём – увидим, – сказал я, аккуратно выскользнул из-под руки Виты и отвернулся к стене с ноющим чувством в груди. Совсем скоро Вита заснула, а я не спал до самого утра, наблюдая, как разгорается и гаснет звезда в руках рабочего.
Наше решение жениться было таким же естественным проявлением гражданственности, как оплатить товары на кассе. И взгляды коллег-покупателей этому проявлению способствовали. Со стороны Виты пришли всего две подруги. У одной после её последнего эпилептического припадка ещё не выпал завалившийся язык, вторая же умерла от рака гортани. Словом, они были идеальными подругами невесты.
Мне звать было некого, но стараниями отца Виты, начальника отдела кадров, свадьба стала достоянием всего департамента. На мне был строгий костюмом и белая рубашка, а волосы топорщились от лака. Лиловые руки пришлось припудрить. Вита не хотела изощряться с нарядом, но её отец настоял на пышном платье, в котором она выглядела, как накрытый стол. В фойе мы встретились. Я замешкался, потому что не мог вспомнить имени начальника отдела кадров, да и его самого, а благословление он, будучи человеком занятым, прислал через секретаря.
– Жнец. Но ты можешь звать меня просто Женей, – угадывая мою забывчивость, сказал начальник отдела кадров.
– Спасибо, спасибо, извините, я так рад… – лепетал я, чувствуя себя рядом с ним почему-то бесконечно потерянным, – Я…
– Я знаю, кто ты, – Жнец похлопал меня по плечу и понизил голос: – Знаешь, я думаю, моя дочь сделала правильный выбор. – Он был в своём неизменном чёрном плаще поверх вельветового жилета, в руках – лопата, начищенная до блеска. Мой взгляд повис на её сверкающем острие, после чего, словно бы проследив какую-то гнусную траекторию, сместился на шею Виты. Температура внутри меня достигла какой-то новой отрицательной отметки, но заиграла музыка, и потоком людей нас унесло в зал бракосочетаний.