Выбрать главу

— Здесь, в Уорристоне, не переносят гробы, — с достоинством ответил смотритель.

— Прекрасно. Тогда сойдемся на том, что ошибки нет.

И он несколько раз обошел могилу, рассматривая ее со всех сторон, сосредоточенно хмурясь, как будто чем-то недовольный.

— Что, сэр? — спросил Прингл.

— Крайне любопытно, — нараспев произнес Гроувс, щелкнул языком и, поразмыслив, решил этим ограничиться.

Он устал, вот в чем было дело. Он почти не спал последние две ночи, от ответственности и возбуждения у него кружилась голова, он более чем сознавал внимание к делу вышестоящих — говорили, что сам лорд-мэр проявляет повышенный личный интерес, — а также то, что приближается возвращение Воскового Человека. Он чувствовал, какое огромное значение имеют каждое его движение, приказ, решение, тем более что у него никогда не было такого важного дела. Но при всей его неослабной решимости расследование загадочной гибели профессора Смитона до сих пор не дало никаких результатов. Вчера утром главный констебль счел нужным еще раз напомнить ему о нетерпимом характере преступления и — с некоторым смущением, как будто цитируя высокие власти, — подчеркнул традиционную чувствительность Эдинбурга к таким жестокостям и его непереносимость кровопролития. А между тем город был словно замаринован насилием и смертью: аутодафе, охота на ведьм, похищение тел, публичные казни, стихийные бедствия, эпидемии, войны. И когда ссохшаяся между булыжниками кровь набухала от дождя, ее запах пропитывал воздух и будил воспоминания, погребенные намного глубже личных.

Под сильным впечатлением от речи главного констебля, исполнившись приключенческого духа и все время думая о трех пунктах, упомянутых профессором Уитти после беглого осмотра тела Смитона, Гроувс тут же вернулся в университет. Убийца должен быть человеком невероятной силы. Или животным. Или сочетанием того и другого.

Он отобрал для допросов тех знакомых Смитона, которые отличались внушительным ростом, весом и бесспорной физической силой, а также тех, кого его сверхъестественная проницательность сочла тесно связанными с животным миром. Особенно поразил Гроувса один студент, которого он заметил еще раньше, — черный, как гудрон, в нелепой юбке горцев. Гроувс поздравил себя с тем, что всегда отдавал должное неимоверной силе представителей негроидной расы и не мог заставить себя испытывать к ним неприязнь, в то время как многие были ослеплены злостными наветами. Он же, читая в газетах о мятежах зулусов, которые чуть было не раздавили великолепно вооруженную британскую армию, часто в восхищении приподымал воображаемую шляпу. И потому, разыскав чернокожего студента-богослова — Моргана Форсайта, который по законам абсурда прибыл в Эдинбург из Вест-Индии, — посредством пристальных взглядов, усердного сопения, похлопывания блокнотом по бедру инспектор быстро дал понять молодому человеку, что не лыком шит и ничуть не сомневается, что, попробуй он арестовать юношу, тот немедленно задействует свои зверской силы резервы, разорвет притеснителя на части, набросится на него, как гепард, либо реализует свою месть посредством каких-либо тайных сношений с когтистыми и клыкастыми животными, или кто там из представителей фауны населяет территорию самой черной Ямайки.

Однако, к смущению Гроувса, Форсайта вовсе не обеспокоили инсинуации полицейского, студент был неизменно красноречив и вежлив, а кроме того, имел безупречное алиби: он жил у профессора нравственной философии Колдервуда, который мог подтвердить, что в ночь убийства юноша был дома. Гроувс закрыл блокнот и прищурился.

— Я непременно поговорю с профессором Колдервудом, — сказал он, как бы давая понять, что подозревает некий тайный сговор между ними, а может быть, даже и то, что, поскольку со Смитоном покончено, юный негр теперь может обратить взоры на своего благодетеля.

С остальными он говорил рассеянно и с облегчением отправился в зоолабораторию по набивке чучел к профессору естественной истории Мойру. Здесь его подозрение подтвердилось: саблезубый тигр вымер, так что, выдвинув эту версию, профессор Уитти либо пошутил, либо продемонстрировал собственное невежество.

— Но в этом городе множество кошек. Несчастные создания, — прибавил Мойр. — Вряд ли мне нужно напоминать вам об этом.

— Я предпочитаю благородных собак, — сказал Гроувс, вспомнив своего драного полицейского мастифа (на какой-то стадии полицейские дежурили с собаками).

— Я имел в виду диких кошек, — объяснил Мойр. — Хищных кошек. — А поскольку Гроувс все еще не понимал, добавил: — Львов, тигров, если угодно.