День был солнечный, но холодный.
В углу дровяного двора была огромная куча досок различной длины. Они были неровно сложены наподобие лестницы, что позволяло легко взобраться наверх. У вершины находилось углубление, образованное несколькими длинными досками и похожее на маленький сарай с видом на воду.
Это был приют Герти, место, откуда ее никогда не прогоняли.
Длинными летними днями бедная малютка подолгу сидела там одна со своими горестями, с мыслями о своем уродстве, которым ее ежедневно попрекали, и о несправедливости, жертвой которой она была. Иногда она плакала там целыми часами. Изредка (то есть когда ей удавалось никого не рассердить и избежать розги и заключения в темной комнате) она была веселее, и ей доставляло удовольствие следить за матросами, которые то работали на палубе большой шхуны, то плавали взад и вперед на маленькой лодочке. Солнышко грело так ласково, голоса матросов были так веселы, что бедная малютка на время забывала здесь свое горе.
Но лето кончилось; шхуна с матросами, к которым она так привыкла, ушла в море. Стало холодно и сыро, так что Герти пришлось несколько дней просидеть дома. Сегодня же она направилась прямо в свое убежище, и — какая радость! — солнышко еще раньше нее забралось на доски, высушило, нагрело их и светило так ярко и весело, что Герти и думать забыла о Нэнси, забыла, как она мерзла и как боялась наступающей долгой зимы. Мысли ее остановились на добром лице и ласковом голосе старого фонарщика. Припомнилось и его обещание что-нибудь ей принести. Он, наверное, не забыл об этом. Он такой добрый! А что же он может ей принести?.. Какое-нибудь лакомство? А вдруг башмаки? Но он, может быть, и не знает, что у нее нет башмаков…
И Герти решила пораньше сходить за молоком, чтобы не пропустить его прихода. День казался ей бесконечным. Наконец стемнело, и пришел фонарщик, Труман Флинт. Герти уже поджидала его. Старик запоздал и торопился. Он едва успел сказать Герти несколько ласковых слов и погладить ее по головке.
— Можно ли так бить ребенка! — промолвил он. — Ведь это случилось нечаянно, а не нарочно… А вот тебе и обещанный подарок! — сказал он, доставая что-то из кармана. — Береги его! Не обижай! Если он будет в мать, то ты наверняка его полюбишь! Прощай, малютка!..
И, взвалив на плечо свою лесенку, старик зашагал дальше, оставив Герти маленького серого, с белыми пятнами, котеночка.
Герти была так изумлена, увидев у себя в руках живого котенка, — подарок, который она меньше всего ожидала, — что несколько минут простояла без движения, не зная, что с ним делать. Кругом было множество кошек всевозможных цветов, которые, как и Герти, с запуганным видом шмыгали повсюду и часто прятались в кучах угля и дров. Герти часто сочувствовала им, но никогда не пыталась поймать кого-нибудь из них и взять домой, прекрасно понимая, что пища и кров, которые ей так неохотно давали, не распространились бы на ее любимца.
Сначала она хотела спустить котенка с рук — пусть бежит, куда хочет. Но он и не думал убегать, а крепко прижался к Герти, потом вскарабкался ей на шею и, тихонько мяукая, казалось, просил не бросать его. Эта ласка тронула Герти: она прижала котика к груди и обещала его любить, кормить и, главное, — прятать от Нэнси Грант.
Трудно передать, как она полюбила котенка! Неуравновешенный характер Герти до сих пор проявлялся только в гневе, упрямстве и даже в ненависти, но в глубине ее души таилась бездна нежности, только искавшая случая, чтобы проявить себя.
Теперь весь этот запас любви и заботы излился на котенка, который ласкался к ней и искал у нее защиты. Чем больше ей приходилось заботиться о нем, чем больше она за него боялась, тем сильнее любила. Герти держала его в своем убежище на дровяном дворе. Нашла где-то старую шляпу и в ней устроила котику постель. Уделяла ему часть своей скудной еды и делала для него то, чего никогда не сделала бы для себя: каждый вечер отливала немножко молока на ужин котенку. Долго ли было попасться и быть избитой!.. По ее представлениям, она должна была бояться только этого. Ведь ей ничего не говорили о добре и зле. Целыми часами она играла на складе со своим котенком. Она беседовала с ним, целовала его и называла ласковыми именами.
Когда же наступили холода, она не знала, что делать, как укрыть и себя, и котенка: взять его домой она боялась. Но больше ничего не придумаешь. Ей удавалось иногда прятать его под свою шаль и проносить на чердак, где она спала; в такие дни она напряженно следила за тем, чтобы дверь была заперта, и ей удавалось обмануть бдительность Нэнси. Раза два, правда, отчаянное маленькое животное удирало от нее и бросалось бегом по нижнему коридору и комнатам. Но в этом густонаселенном квартале было слишком много кошек, и Нэнси, ничего не подозревая, выпроваживила его метлой.