— А вы, — горько продолжила Бэйта, — предаете ваше дело и становитесь посланником Мула на Транторе. Все ясно.
— Я еще не закончил. В обратном направлении удар Мула работает еще более эффективно. Отчаяние — это тоже эмоция. В самый ответственный момент главные люди в Фонде, главные люди на Гавене — отчаялись. Их планеты пали почти без борьбы.
— То есть, вы хотите сказать, — спросила напряженно Бэйта, — что то чувство, которое я испытывала в Камере Времени, было влиянием Мула на мой эмоциональный контроль?
— И на мой тоже. На всех. Как там, на Гавене, было в последние минуты.
Бэйта отвернулась.
Полковник Притчер с жаром продолжал:
— Это действует на индивидуума точно так же, как и на целые миры. Вы можете найти силу, которая заставляла бы добровольно сдаваться, когда этой силе так того захочется, или стать преданным слугой, когда она так этого пожелает?
Торан медленно проговорил:
— Почему я должен верить, что это правда?
— Разве вы можете по-другому объяснить падение Фонда и Гавена? Разве вы можете по-другому объяснить мое обращение? Подумайте. Что вы, или я, или целая Галактика совершили против Мула за все это время? Хоть что-то мизерное?
Торан почувствовал в этом вызов.
— Космос свидетель, я могу! — внезапно с яростным удовлетворением заорал он. — Ваш прекрасный Мул имеет связи на Неотранторе, которые должны были задержать нас, да? Эти связи либо прерваны, либо никуда не годятся. Мы убили Наследного Принца и оставили еще одного охающим идиотом. Мул не остановил нас там. И много чего еще у него не вышло.
— Нет, почему, совсем нет. Это были вовсе не наши люди. Наследный Принц был проспиртованной серостью. Второй, Коммасон, был феноменально глуп. На своей планете он имел власть, но это не удержало его от пороков, зла и полной некомпетентности. Мы совершенно не имели к ним никакого отношения. Они были просто притворщики…
— Именно они задержали нас, или пытались.
— И снова нет. У Коммасона был личный раб, человек по имени Инчни. Задержание было его политикой. Он стар, но он послужит нашей теперешней цели, вы не могли его убить, видите.
Бэйта обернулась к Притчеру. Она не притрагивалась к своему чаю:
— Но по вашему собственному утверждению, вашими собственными эмоциями легко управлять. У вас есть вера в Мула, доверие к нему, но какая-то неестественная, болезненная вера в Мула. Разве ваши суждения имеют какую-то ценность? Ведь вы потеряли всю способность объективно мыслить.
— Вы ошибаетесь. — Полковник медленно покачал головой. — Просто мои эмоции зафиксированы. Мой разум остался прежним. На него можно воздействовать в разных направлениях с помощью моих зафиксированных эмоций. Но он не подвергается насилию. И многие вещи я вижу даже яснее сейчас, когда освободился от предыдущих направлений эмоций.
Я понимаю, что программа Мула умна и достойна. За то время, что я был… обращен, я проследил всю его карьеру с самого начала семь лет назад. Обладая своей умственной силой мутанта, он начал, победив наемника и его банду. Имея это, плюс его умственную силу, он завоевал планету. Имея это, плюс его силу, он распространял свою власть, пока не смог тягаться с военным правителем Калгана. Каждый шаг логически следовал за предыдущим. Имея в кармане Калган, он получил первоклассный флот, и имея его и свою силу, он смог напасть на Фонд.
Фонд — это ключ. Это величайшее пространство индустриальной концентрации в Галактике, а имея в своих руках ядерную технологию Фонда, он фактически является господином Галактики. Имея эти технологии и опять же свою силу, он может заставить остатки Империи признать его власть, и со временем, со смертью старого Императора, который выжил из ума и долго не протянет, короноваться как Император. Тогда у него будет и имя, и действительное положение. А с этим, и опять-таки со своей силой… разве есть в Галактике хоть один мир, который может противостоять ему?
За эти последние семь лет он основал новую Империю. Другими словами, за семь лет он осуществил то, что вся психоистория Селдона не могла бы сделать и за семь столетий. Галактика наконец получит мир и порядок.
И вы не можете остановить это. Точно так же, как вы не можете остановить движение планеты своими плечами.
За этой речью Притчера последовала долгая тишина. Остатки чая в его чашке остыли. Он допил их, снова наполнил чашку и снова осушил ее.