— Ах, боже ты мой! — воскликнула Ася, — Не обжёгся?
Свекровь втянула носом воздух и вдруг безутешно заплакала — мелкие мутные слёзки запрыгали по румяным, как яблочки, щёчкам.
— Оби-и-дел… Мальчи-и-ик… Коси-и-ичка… — она показала иссохшим пальчиком на сына.
Ася обняла старушку, жалость дёрнула сердце:
— Ах, он безобразник, этот Владик… Мы ему знаете что? А-та-та сделаем. Да?
Свекровь, мгновенно успокоившись, закивала.
Влад судорожно вздохнул, отвернулся.
— Ах, боже ты мой. — Ася заботливо помогла старушке подняться, — Пойдёмте, Вера Ивановна, переоденемся…
Ася отвела свекровь в её комнату, когда-то запретную, как окровавленные покои в замке Синей Бороды. Добротный двуспальный гроб шифоньера. Укрытая тяжёлым, как свинец, золотым испанским покрывалом кровать. Туалетный столик в амурчиках, задыхающихся от ожирения, резной книжный шкаф из морёного дуба, намертво забитый медицинскими справочниками, репродукции прерафаэлитов в истлевших музейных рамах. На подоконнике, за муаровыми шторами, — ваза «смальта», богемского стекла. С букетом пыльных пластиковых роз кирпичного цвета.
Рассохшийся гроб шифоньера протяжно скрипнул, открываясь. Пахнуло то ли «Шанелью № 5», то ли «Красной Москвой». Ася задержала дыхание.
Помогая безудержно хихикающей Вере Ивановне надеть кремовую кофточку и английский шерстяной костюм, приглаживая затем её голубоватые, тонкие, как у куклы, волосы, Ася вспоминала, каким чудовищным холодом блистали глаза будущей свекрови тогда. Восемь лет назад…
— Ася! — позвал Влад из прихожей. — Опоздаешь.
Ася вышла в коридор:
— Только ты ей «Николодеон» поставь, она от сериалов плачет.
— Да, родная, — с отсутствующим видом Влад скинул шёлковый изумрудный халат на кресло в прихожей. Мельком глянул на себя в зеркало, и Ася как всегда перехватила его взгляд. Длинное породистое лицо, тщательно растрёпанные медовые кудри, пенное кружево рубашки, безупречно повязанный шейный платок — вылитый портрет Дориана Грея.
— Кстати… Как там с конкурсом? — Влад внимательно смотрел на неё из зеркала.
Она покачала головой. Пряча глаза, оделась, подхватила сумку и вышла за дверь.
С работой ей фантастически повезло — офис Фонда располагался в самом центре города, в пятнадцати минутах ходьбы от дома. Ася шла по аллее, привычно разглядывая лысые головы безобразных карагачей. Вспоминала.
Вот она, зарёванная, переминается в прихожей. Где-то мелодично позвякивают китайские колокольцы, тихонько мурлычет саксофон. Под глазом наливается тугая дуля фингала. Сапоги изгадили натёртый мастикой пол, клеёнчатая куртка воняет псиной. В руках — школьный рюкзак, рваный пакет и сумка-бомжовка. Вера Ивановна, окутанная ароматами то ли «Шанели № 5», то ли «Красной Москвы», поджав губы, осматривает её с головы до ног и наконец произносит:
— Влад, родной, кто это?
— Мать, ты не поверишь, какая приключилась история, — в его голосе слышится смех, — Вообрази, иду домой, а возле подъезда…
— Возможно, поверю, — сверкнув бриллиантовыми искрами в ушах, Вера Ивановна поворачивается к сыну. — Родной, ты весь вымок. Надень домашние туфли. И будь добр, объясни своей гостье правила пользования туалетной комнатой.
Да… Правила пользования, потом правила мытья. Но за то, что Севостьяновы, ни мать, ни сын, никогда не спросили у Аси, что же с ней случилось, за то, что позволили ей жить в их квартире, пусть и на положении прислуги, она была так благодарна им, так благодарна… Разве что хвостом не виляла.
Стряпня, натирание паркета, базарный гомон, зубрёжка, магазины, закопчённый потолок библиотечной курилки, стирка, зачёты, натирание паркета… В те первые годы она сильно уставала. Но, может быть, именно эта тупая, мутная, каждодневная усталость и была ей необходима тогда?
И вот, наконец, защита диплома. Впереди маячит заветная аспирантура!
Вечером Влад заходит в её комнату. Он хмур.
— О чём ты говоришь, Ася? Тебе — в науку? Извини, ты же ударения в словах ставишь неверно. Мать уже договорилась с Инной Антоновной, поступишь в её гимназию учителем литературы. Конечно, я пойму тебя, если ты откажешься. Но мать…
Конечно, они были правы на все сто. Она бы в этой аспирантуре давно уже загнулась от голода.
Ах, если бы только это… «Ася, сегодня я вручаю тебе своего сына. Я долго заботилась о тебе, внимательно следила за твоими успехами. Да, девочка, отныне ты станешь полноправным членом нашей семьи. Целуй меня». Районный ЗАГС, дешёвая белая кофта, три глупых гладиолуса в потных руках. Жёсткие губы мужа. Праздничный ужин на троих. Ночь…