Особенно очевидно отношение к уровню консонантности (голосности) фонетической программы слова выражено в синтагматике сочетаний согласных, расположенных на разных полюсах шкалы консонантности, т. е. взрывных и сонорных. Слитное артикулирование сочетаний bm, dn (губной, зубной щелчковый взрыв [Панов 1967: 37]) создает благоприятные условия для регрессивной ассимиляции dn > nn, dm > mm, чем понижается уровень консонантности фонетики слова (повышается уровень голосности). Хотя артикуляционные предпосылки для такой ассимиляции в принципе есть везде, тем не менее реализуется она отнюдь не во всех славянских диалектах. Пример этого — локализация изменений сочетаний dn, dnʼ, (bm, как явление редкое, диагностически менее значимо).
Распределение назализации зубного смычного перед назальным в восточнославянских диалектах показано в [Калнынь 1998]. Изменение dn, dnʼ > nn, nnʼ в русских говорах представлено преимущественно на территории северо-западных областей и в меньшей степени на северо-востоке. Это же свойственно белорусским говорам [Крывіцкі, Падлужны 1984: 177, 218]. Что касается украинских диалектов, то назализация зубного смычного является особенностью юго-западных говоров региона Карпат [Жилко 1955: 135]. Примеры: бойковский говор — спʼінни́цʼа, полу́нне, два нны́, унну́, пйанʼнʼі́ў (= пять дней) (Турковский р‑н); гуцульские — за́нний, у велико́нному, пере́нний, до полу́нʼнʼе, вʼін нԑ́йі (Раховский р‑н), не һо́нна, послʼі́нне, тун на робо́тʼі (< д#н) (Путильский р‑н).
Ту же фонетическую черту имеют диалекты к западу и юго-западу от названных украинских. Назализация зубного смычного или упрощение сочетания до одного назального фиксируется в польских диалектах — stuńńa, bʼynne, u̯anny [OF 1983: 92]; словацких — honní, pannúť, suňňička и hono, sreňi, vino, stuňa, ňeska и др. [Stanislav 1958: 549]; чешских — jennou̯, polenne, žánnej, ve nne, hlanný, přeňňi, žennik [Belič 1972: 56]; сербских — pònnica, glá:nna, jénnog, prése:nnik [FO 1981: №61], žé:nna, ʹupanne, pó:nne, jánni:k [Ibid.: №60]; болгарских — енна́ш, гла́нни, сре́нник, поннича́рка [Младенов 1966: 41], бе́ннъ, гла́ннъ, енно́, плънни́нъ [Бояджиев 1972: 41], нъпа́ннъ, енно́, по́ннушки, срʼа́нну, углънʼнʼа́ф, здесь же упрощение сочетания до одного сонанта [Бояджиев 1991: 114, 128 и др.]. Как результат утраты смычного согласного квалифицируется произношение одного сонанта в хорватских говорах — ʹje:na/jẽ:na, ʹżańi, ní:no [FO 1981: №22, 43], glãna, opãne [Peco 1980: 97, 119]. То же в македонских — ʹeno, ʹpana, sʹi̯ạna, ʹnovi, ʹenaš [FO 1981: №106, 109], но и ʹpanna, ʹenno, ʹsenna [Ibid.: №113а].
В серболужицких диалектах произношение panuś, śenuś, panuć квалифицируется как результат утраты d в сочетании dn [Michałk, Sperber 1983]. В материалах десяти томов [SS] нет ни одного примера на замену dn > nn — сочетание или сохраняется, или упрощается в n. В нижнелужицких диалектах контраст по сонорности в сочетании dn снижается в результате замены n на r — parnuś, gu̯orny, spôrny, pśerńica, wytabʼerarńica. В этом случае комбинируется антиципация сонорности назального согласного с нежеланием отождествления с ним смычного согласного. Компромисс достигается заменой смычного согласного таким сонорным, который является самым шумным из сонантов. В этом проявляется известная склонность говоров к синтагматической архаике, т. е. к некоторому отторжению антиципации, предлагаемой в фонетической программе слова.