Шепард Сэм
Фонсик и терминаторы
Сэм Шепард
Фонсик и терминаторы
Пьеса в одном действии.
Нью-Йорк, 1967 г.
Пьеса "Фонсик и терминаторы" была поставлена Театром Генезис в сценической зале с лестницами в церкви Святого Марка на пересечении 10-Стрит и Второй авеню в Нью-Йорке 29 декабря 1967 года под руководством Ральфа Кука с Ли Киссманом в главной роли. Причем, спектакль следовал без перерыва за концертом песен Морэя Элса. Сэм Шепард написал ее за пару недель того же года, и пьеса вышла и блистательной, и оригинальной, и яркой современной мистерией. Пьеса характеризуется критиками как вымышленное размытое описание, как скрытая ясность, как растворенная реальность. Она подобна настоящей жизни: вы не скажете, что такое невозможно. И вместе с тем пьеса в целом может казаться смутным сном, но дым рассеивается и в конце видится реальное. Те же самые люди, та же самая иллюзорность драматических характеров, и такой же дебилизм, как в наше время, и Шепард выразил это лучше, чем другие авторы.
Действующие лица:
Фонсик ( Спорщик )
Эмит ( Муравей )
Улэн
Первый терминатор
Второй терминатор
Темная сцена. Небольшой стол в центре, покрытый делинной белой скатертью как во время праздника. Старая керосиновая лампа на середине стола. На скрипучем стуле служебного вида с правой стороны стола лицом ко всем сидит Фонсик. Он блондин. У него повязан красный платок на шее. На нем коричневая ковбойская шляпа, черная куртка в западном стиле и мокасины. Эмит сидит с другой стороны стола перед портативной пишущей машинкой с заправленным в нее листом бумаги. Он брюнет. На нем зеленая шляпа, бусы, серапе, джинсы и ковбойские боты. Тщательно отделанная индийская трубка мира лежит в большой стеклянной пепельнице на столе. Мрак. Стук пишущей машинки Эмита. Тишина. Эмит и Фонсик поют в темноте.
ЭМИТ и ФОНСИК. Нам суждено быть рожденными снова,
Рожденными снова, о бог, добрый бог...
Нам повезло - мы спаслись сегодня,
О да, мы спаслись, наш бог, добрый бог...
Они пропевают куплет три раза и замолкают. Тишина. Стук машинки Эмита. Керосинка медленно зажигается и становится светлее. Наконец свет загорается полностью. Когда становятся видны персонажи, они оба расслабляются и откидываются на спинки стульев. Пристально смотрят друг на друга.
ФОНСИК. Где та женщина, Эмит? Я не знаю, граф, или как вас там... Да, горячая еда на столе, после шести утра уже морозно... А кстати, она знатного рода? Скажи же мне хоть что-нибудь, Эмит!
Эмит лишь внимательно смотрит на Фонсика и начинает печатать.
ФОНСИК. Ну если ты не против, давай подчистим в том месте. Оставим только вымысел. Я сам возмусь это исправить. Исправить или переписать. Я смогу исправить или переписать...
Он встает и ударяет кулаком по столу. Эмит перестает печатать и смотрит на Фонсика.
ФОНСИК. Я зарублю тебя, шут! Ну-ка отвечай - исправить или переписать?
ЭМИТ. Ты что, не видишь, глубоко неуважаемый Фонсик? Я пишу письмо...
ФОНСИК. Кому? Скажи мне еще, Иисус, или я не поверю в твое пришествие... Твое и еще нескольких десятков таких же... Мы еще не осуществили наш план. Так и вошкаемся, как десять лет назад...
ЭМИТ. Сядь! ( ФОНСИК садится.) Я пишу письмо матери, и для меня это очень важно. Хочешь закурить?
ФОНСИК. Своей матери, Иисус? Хорошо! Я раскурю...
ФОНСИК берет трубку мира и раскуривает ее.
ЭМИТ. Что-то нехорошо получается, Фонсик, мы шли от начала до конца, а что имеем? Меня не покидает ощущение упущенных возможностей. Правда, мы сами должны заботиться о бизнесе. Мы должны переправить оружие и снаряжение. Нам придется перебираться поодиночке. Мы должны быть хладнокровными. Мы должны обдумать, прежде чем предпринимать следующие шаги. Если ошибемся, нам кранты! Мы должны быть искренними... И в то же время, нужно видеть не только препятствия на пути. Мы должны верить в себя.
ФОНСИК. Держи! ( Он передает трубку ЭМИТУ. Тот курит.) Ты желторотый птенец, Эмит, и ты сам знаешь это. К тому же, трусливый как заяц... Да, мы можем ударить так, что весь мир узнает, что чувства для нас ничто... В-общем-то, все люди пытаются уйти от реальности, но не все могут. Мы переходим в другой мир, они же еще только вынашивают мысли о возможностях бежать... Но мы можем так врезать, что все к чертовой матери взлетит на небеса, и ты знаешь это...
ЭМИТ. Держи! ( Он передает трубку ФОНСИКУ. Тот курит.) Не болтай подобно неразумному ребенку, Фонсик, ты ошибаешься - эта твоя идея выглядит жалко, если разобраться объективно, без эмоций. А почему? Потому что крепость сдана... А они ее восстановили шустро, эти япошки, ты же знаешь... Очень даже шустро... Новый водопровод там, двойное покрытие пола, проволочное заграждение, стальная стена, двери в тридцать футов...
ФОНСИК. Как это они умудрились так быстро? И даже водопровод?
ЭМИТ. Между водопроводом и вертолетом разница небольшая. В их конструкции. А они запросто могут производить взрывы и под землей... У меня есть на этот счет подозрения...
ФОНСИК. Тогда бомбу, и к чертовой матери!
ЭМИТ. Да, конечно, и убьем всех живых! Конечно! Бомбу, и к чертовой матери всех людишек! Ты хоть сам врубился, что сказал? Пошел вон отсюда! Пошел вон! Я не хочу больше тебя видеть!
Он встает и делает выпад по направлению к ФОНСИКУ, как вдруг появляется УЛЭН, облаченная в белую больничную пижаму, как в доме для умалишенных, на ногах сандалии. Она держит сковороду с одним блином. Она обходит стол, ставит сковороду и хватает с нее блин.
УЛЭН. Вы, парни, хотя бы подсказали мне, который час... Так же просто невозможно жить! Почему, ради всех святых, я должна сама смотреть на часы, не пора ли нести вам, парни, завтрак... Вы же сами знаете, что неимоверно сложно приготовить для вас двоих точно в нужное время, когда, к тому же, вы голодны как волки... Но я приготовила! Завтрак подан... Горячий, вкусный!
Она слегка ударяет сковородкой по столу. ФОНСИК и ЭМИТ уставились на блин. УЛЭН смеется. ЭМИТ садится на стул. УЛЭН берет трубку и курит.