Annotation
Она вышла на обед, чтобы отвлечься от работы, домогательств своего босса и грустных мыслей связанных с безработицей в огромном Нью-Йорке. Она прошлась по знаменитому Центральному Парку и мозаичному панно посвященному Джону Леннону. Она купила сэндвич... но не знала, что очень скоро столкнется со смертью.
Джек Кетчам
Джек Кетчам
Фонтан
Jeck Ketchum — The Fountain
© 2003 by Jack Ketchum — The Fountain
© Константин Хотимченко, перевод с англ., 2023
Перевод выполнен исключительно в ознакомительных целях и без извлечения экономической выгоды. Все права на произведение принадлежат владельцам авторских прав и их представителям.
* * *
Она вышла из аромата роз, сезонных цветов — антирринум, которые за свой стручок называют "череп дракона", гвоздик и очень дорогих гипсофилов, "дыхания младенцев" в жаркий летний полдень. Она почти сразу же соскучилась по кондиционеру в магазине. А вот по чему она не скучала, так это по многозначительному молчанию Гордона. Сегодня утром они продавали в основном розы и лилии, а он вел себя так, словно это была ее вина — в то время как у покупателей просто не хватало воображения на что-то изысканное и сложное. Никто не покупал дельфиниум, в лучшем случае вспоминали про тюльпаны.
Но она оставила их отношения с Гордоном за скобками, хотя бы на некоторое время, спасибо большое что он не стал ее расспрашивать куда и зачем она идет. Она знала что его проблема была не в продажах. Его проблема была в ней.
А как же я уживаюсь с тобой? — подумала она.
Она прошла два квартала до района под названием "Колумбийский Гурман" и заказала сэндвич с курицей-гриль и хлеб из цельной пшеницы, попросив побольше майонеза и соленый огурец. Взяла из холодильника пол-литровую бутылку минералки, расплатилась и снова оказалась на улице, направляясь в парк.
Она прошла мимо "Олкотт", "Мэйфэйр" и "Дакота", перед которыми охранник в форме, выглядевший едва ли достаточно взрослым, чтобы пить в нью-йоркском баре, указывал паре туристок — вероятно, в миллиардный раз — точное место, где Джон Леннон был застрелен Марком Дэвидом Чепменом 8 декабря 1980 года.
Девушки были в шоке, как будто это произошло всего несколько дней назад.
На 72-й улице она пересекла Центральный Парк на западе мимо продавцов хот-догов и мороженого и попала на "Земляничные Поля". Спящий молодой бородатый мужчина растянулся на скамейке, прижав гитару к груди, как любовницу. Мамаши с колясками сидели и болтали в тени.
Мозаичное панно всего с одним словом — Imagine — находится неподалеку от здания "Дакота" (на углу 72-й улицы и авеню Централ Парк Вест), где жил Леннон. Мемориал назван в честь песни Strawberry Fields Forever, в свою очередь названной в честь приюта в Ливерпуле. Каждый год 9 октября, в день рождения Джона Леннона, на "Земляничных Полях" у мозаики Imagine собираются поклонники Леннона и в целом творчества The Beatles. Сегодня в центре мозаики Imagine лежала одна свежая желтая длинностебельная роза.
Желтая роза означала радость, дружбу и разлуку. Она подумала, не приказала ли Йоко Оно положить ее сюда, возможно, ежедневно — если это был ее сигнальный цветок для него. Это было возможно. Туристы фотографировали друг друга, приседая за мозаикой, почтительно и неулыбчиво.
Она шла по тенистому пологому склону холма Ольмстеда. Пахло свежескошенной травой и влажной землей. Миновав статую Дэниела Вебстера (американского политика), она спустилась на тротуар вдоль Парк Драйв и увидела велосипедистов и бегунов, каждый в своем одиноком посвящении, и мужчину на роликах с мобильным телефоном возле уха.
Небо над фонтаном Бетесда было туманным — густая зелень Рамбла за озером вдали казалась почти импрессионистской под тяжестью летнего воздуха. Она спустилась по первым восемнадцати ступеням на площадку, пустую, если не считать пары латиноамериканских любовников в жарких объятиях и четырех молодых парней, которые, на первый взгляд, играли в какую-то игру.
Когда она пересекла площадку, то увидела, что это не игра — не совсем. Не в ее понимании этого слова.
Из четырех мальчиков только один был толстым, как и большая книга, которую они швыряли туда-сюда, не давая ему перехватить ее, а страницы порхали в воздухе, словно крылья испуганных голубей, шлепались в руки то одному мальчику, то другому, и они смеялись — жестоко, как ей показалось — над явным страданием толстяка. Ей было интересно, как долго продержится переплет. Не бросят ли они книгу до того, как он полностью развалится.