И стоит стакан воды.
[Др-р-р]
Входит великан (так его опишут свидетели).
— Привет. Я Большой Тим.
Росс Робардс переводит взгляд с Би на Большого Тима. Би пока не в силах оторвать взгляд от стакана с водой. Росс Робардс хотел бы испытать на Большом Тиме свой культ личности. Великан похож на человека, который легко подпадет под обаяние славного старикана. Однако Робардс достаточно умен, чтобы понимать, что Би об этой конкретной ситуации известно больше, поэтому он будет держать рот на замке, пока не представится шанс. Пять лет, проведенных в «Ханой Хилтон», научат мужчину терпению. Вот только Росс Робардс совсем потерял терпение.
— Какого дьявола тут происходит, Большой Тим?
— Ого, без этого своего хвостика вы выглядите совершенно иначе.
— Эй, Большой Тим!
— Ну?
— Что, черт возьми, происходит?
— Извините, это секрет. Не велено говорить.
Би накапливает достаточно слюны, чтобы язык наконец отлип от нёба.
— Секрет в том, — говорит Би, — что сейчас в эту дверь войдет один фуфловый критик и заставит нас выпить стакан воды из фонтана и создать нечто, что впоследствии поставит в заслугу себе. Я прав, Большой Тим?
— А ты умный.
— Не-а, но я чувствую трусов. Хе.
[Др-р-р]
— Так, значит, Большой Тим, он собирается поставить себе в заслугу оба наших шедевра, созданных под воздействием воды? — спрашивает Би. — Или один получишь ты в качестве благодарности?
Прежде чем Большой Тим успевает ответить, раздаются шаги и разговор смолкает. А затем кто-то с едва уловимым поддельным британским акцентом говорит:
— Добро пожаловать, господа, на выставку «Быть художником™-два».
И появляется Дакворт, весь в черном. Волосы, стриженные под единичку. Безукоризненные усы. Татуировка с черным флагом, подкрашенная черным маркером. Черный костюм, который любой портной за несколько часов мог бы идеально посадить на фигуру. Однако весь этот лоск сводит на нет гигантская шишка размером с гусиное яйцо в самом центре лба. Поставленная почти безобидной резиновой пулей. Помимо вышеописанного, на Дакворте латексные хирургические перчатки.
Большой Тим замечает это и переводит взгляд на собственные незащищенные руки.
— Я полагаю, вам интересно знать, что вы тут делаете, — говорит Дакворт.
— Они уже знают, — сообщает великан. Он уставился на гусиное яйцо, как будто это частично поглощенный внутриутробный близнец. (Большой Тим о таких вещах читал.)
— Что?
— Они уже знают.
— Я же просил тебя не говорить.
Тот, в кепке, все знал.
Он имел в виду Би. (Би.)
— Ты ему не говорил?
— Он уже знал. Сказал, что чувствует труса.
— Вот как? — Обращаясь к Би: — Ты так и сказал? — Да.
Дакворт поворачивается к Робардсу:
— А ты знал?
— Что ты трус? Нет. Но это не лишено смысла.
— Как продвигается пьеса, драматург? — осведомляется Би.
Глаза Дакворта сужаются, он поджимает губы.
— Я уверен, — говорит Би, — что у нее большой потенциал.
Дакворт подходит и отвешивает Би пощечину, слишком сильную для пощечины, особенно если учесть, что на указательном пальце критик, в хип-стерской манере, носит обручальное кольцо отца. Но Би смеется дробным лающим смехом. ХА! Особенно над выпученным даквортовским третьим глазом. Дакворт кивает Большому Тиму, и Большой Тим бьет Би по физиономии.
Слепящий белый свет.
Космические морские звезды и вспышки. И, боже милосердный, теперь Би задыхается. Он харкает, и у него изо рта на мраморный пол выпадает зуб. Он быстро проверяет языком десны, и в рот уплывают еще два зуба.
Стоматологическая страховка. Надо добавить в список рождественских подарков стоматологическую страховку.
Он выплевывает оба зуба к ногам Большого Тима. Они звякают о мраморный пол.
— Лучше прибереги их.
Большой Тим смотрит на ссадины на костяшках пальцев. Они вспухают. Он не жалуется. Подбирает зубы Би и засовывает их в карман рубашки.
— Прости.
Довольный тем, что одержал верх, Дакворт садится на дешевый стол, скрещивает ноги и снимает с брюк воображаемую ворсинку. Он спокоен и невозмутим, а в голове у него звучит «Американская пустыня»{86}.
— Что ж, Дакворт, — говорит Би, разбрызгивая капельки крови, — ты выстроил ребят в очередь за водой, чтобы выбить из них дерьмовые произведения, а потом тебе надоест с ними нянчиться, и ты презентуешь свое новое увлечение. «Эй, смотрите, смотрите, вот моя тайная страсть, которую я представляю публике только теперь», — и все это с таким смиренным, скромным видом. Итак, это должен быть один, — он смотрит на Росса Робардса, — или два шедевра? Чтобы доказать, что ты — не гений одной вещи, созданной благодаря воде?