«Все так и называют», — думает Би. Однако кивает и улыбается, будто никогда не слышал ничего более милого и оригинального. А он и впрямь не слышал, ведь она так это сказала. Может, она святая. Великолепная святая. Би барабанит пальцами по газете рядом с ее рукой.
— Меня захватил порыв, Би. Не минутный порыв, а нечто вроде внетелесного опыта, физической реакции, — говорит Эмма. — Я отдавала себе полный отчет в том, что это была физическая реакция, вроде… Как там называется эта биохимическая штука, объединяющая шоколад и любовь?
Би пожимает плечами.
Эмма тоже пожимает плечами. Не важно. Но…
— Я подсела на чувство, Би.
Розововолосая официантка ставит на стол две пинаколады, наклоняется к Би, касается его руки и хмурится, потому что он не смотрит в ее сторону. Она окидывает пронырливую бабенку враждебным взглядом.
— За тебя, — говорит Би.
Эмма улыбается, и они чокаются бокалами.
— Спасибо, что оплатила счет, — говорит Би. — Кажется, я сегодня на мели.
Эмма отмахивается.
Би хочет проверить свой телефон, но не желает, чтобы она, эта великолепная святая, решила — он вытащил телефон, чтобы посмотреть на часы, потому что ему стало скучно.
— Так почему ты угостила скотчем именно меня? — спрашивает он. — Я вижу тут ребят и помоложе, и покруче. Более обходительных и платежеспособных.
— Да, да, и каждый из них ко мне подкатывал, — отвечает Эмма.
Разве?
— Ты же в баре. — Би улыбается, аж щеки ноют.
— Вот именно. А если бы мне хотелось посмеяться над клоунами, я бы отправилась в цирк. Ненавижу клоунов.
Би смеется, пинаколада вытекает у него из носа и капает на газету. На первую статью о Табби и Тимми.
На старт…
— Я не знала, что застенчивость — такое бремя, — говорит Эмма. — Ужасное бремя.
Би кивает, отфыркиваясь кокосовым молоком, ананасным соком и ромом.
— Тебя тоже гнетет такое бремя, Би.
Он комкает влажную салфетку. Смотрит на бокал. И видит, что тот опустел. Спрятаться уже не за чем. Эмма не отводит взгляд. Би чувствует себя голым, незащищенным.
— Так вот, этот мальчик, этот паренек, Тимми — вообще-то он никогда мне не нравился. Ну, мапь-читки есть мальчишки, — говорит Эмма. Она достает из своей сумочки, лежащей на стуле под столом, бутылку с водой. — Ты им потакаешь. Но это такие продувные бестии.
— Конечно, они же дети.
Би испытывает облегчение оттого, что она сменила тему.
— Тимми был заносчивый, не слишком умный, болтливый и ОЧЕНЬ ШУМНЫЙ.
Эмма великолепно имитирует громкий хрипловатый голос Тимми. Она отвинчивает крышку. Протягивает бутылку Беллио.
— Правда, иногда выказывал редкую проницательность. Впрочем, бессистемно.
Би делает глоток, но сразу выплевывает воду в свой вечно пустой стакан.
— Теплая, как дерьмо? — спрашивает Эмма.
— Все равно спасибо.
Он возвращает бутылку собеседнице. Та смотрит на нее строгим учительским взглядом, приберегаемым обычно для малолетних злодеев и обманщиков.
— Я подожду Пинки Ли.
Би поправляет на голове промасленную кепку. Жаль, он не принял душ перед тем, как выйти из дома. И не вычистил грязь из-под ногтей.
— И вот он является на эту выставку в МСИ, — продолжает Эмма, — видит все эти вещи, которые у них выставляются, и создает эту работу, а я смотрю на нее и вижу то, чего никогда раньше не видела. Это примерно то же, что впервые услышать Хендрикса, или «Пинк Флойд», или Тома Макрэя, или «Флэймин Липе». Это было уникальное художественное переживание, и оно вызвало во мне, — Эмма берет Би за руку, — стремление взорваться, сходить в церковь, помолиться Богу, поклониться языческим богам, пробежать по улице голой — и все эти противоречивые желания наполнили мое сердце и утробу одновременно.
Эмма опрокидывает бутылку, чтобы отпить воды. Ее губы касаются горлышка. Чувственно. Соблазнительно. Она делает медленные, размеренные глотки.
Би понимает, что все это не напоказ. Эмма понятия не имеет, как это возбуждает. В мыслях она сейчас далеко.
— И что же ты сделала?
— Пошла в женский туалет и… — Женщина оглядывается, подается к нему. Хихикает. — И удовлетворила себя. — Она снова хихикает. — Я никогда так не делаю.
Би чокается с ее бутылкой. На платье Эммы летят капли и исчезают в белой глубине декольте.
Розововолосая официантка приносит выпивку и воду. Со льдом.
Эмма снова завинчивает крышку, и бутылка исчезает в сумке под столом.
— И тогда, — говорит она, — мне захотелось увидеть в вещах потенциал. Захотелось немного дольше сидеть над планами уроков. Наладить контакт с каждым учеником, чтобы он добился большего. Мне стало стыдно, что я не использовала весь свой потенциал. Я никогда не поощряла Тимми. Только критиковала его. И предупреждала катастрофы. Я могла бы оказать на это произведение положительное влияние. Но вместо того… — Она откашливается.