По пузырькам он определял, что у кита уже мало осталось в запасе воздуха. Кроме того, он видел, где находился кашалот.
Гарпунер давал капитану сигналы:
Лево, малый ход, лево, стой! Малый ход! Каждое свое слово он для подкрепления сопровождал
жестом. Турмин с удивлением смотрел на шведа. Он никогда еще не видел Лундена таким энергичным, так захваченным охотой. Эта взволнованность передалась и ему.
Никто на «Фронте» не догадывался, что Лунден заводил судно над китом, или, как выражались китобои, устраивал «качели». Он ставил китобойца в такое положение, когда кит, находясь на гарпуне и к тому же задыхаясь, всплывает и, встретив на своем пути судно, с огромной силой ударяет в него, как тараном. Это почти всегда выводит судно из строя.
Лундену, уже устраивавшему подобные «качели», лучше, чем кому-нибудь, это известно. И сейчас он сумеет сделать «качели». Но на этот раз Лунден неточно рассчитал: кашалот, поднимавшийся к поверхности, ударил не в центр китобойца, а под корму в винт.
Корма высоко вскинулась над водой. Нос ушел вниз, по самую гарпунерскую площадку. Многие моряки были сбиты с ног. Турмин чуть не упал за борт. Лунден же оказался у спардека невредимым.
Оглушенный кит мирно покачивался на воде невдалеке от судна. Из глубокого полутораметрового разреза, нанесенного судовым винтом, потоком шла кровь.
В любую минуту кит мог прийти в себя и рвануть судно, которое стояло к нему бортом.
Шубин отдал команду:
Лево руля!
Судно, пройдя немного по инерции, остановилось. Из машинного отделения выбежал озлобленный механик.
Что-то случилось с винтом! — крикнул он.
Кит ожил и рванулся в сторону. «Фронт» развернулся и, зачерпнув воду, с большим креном на правый борт, потянулся за китом. Судно шло на буксире у животного, оно не имело своего хода.
Обрубить линь! — скомандовал Шубин.
Кит уходил на север. «Фронт» беспомощно покачивался на волнах. У судна ударом головы кашалота был переломлен гребной вал, смято рулевое управление.
Капитан китобойца подал в эфир сигнал бедствия.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
1
Орлов стоял на мостике с пылающим лицом. Ему сейчас трудно давалась сдержанность. Глаза поблескивали, в них ярко горели огоньки. Улыбка трогала губы. Капитан поглубже натянул на лоб фуражку, чтобы команда не заметила его счастливого лица. Он убил кита, убил после долгой, утомительной погони, но с первого выстрела. Удача? Случайность?
Молодой капитан посмотрел на тушу под бортом. Он попытался восстановить в памяти все подробности своей первой охоты на морского исполина, но они забылись; в памяти остались лишь отрывочные картины: вспененная вода, темная полоса спины кита, которая то исчезала, то уходила вправо или влево от судна, затем выстрел... Нет, если бы сейчас Орлова попросили подробно описать, как протекала охота, он бы не смог. Помнил огромное напряжение мускулов, чувств, мыслей. А сейчас была только усталость.
Орлов торопился к базе. О своей добыче он радировал и знал, что его ждет торжественная встреча, но думал не о ней, а о том, что среди встречающих будет Горева. При мысли о ней капитан стал задумчивым, сосредоточенным. В душе шевельнулась тревога. Неужели Нина совершенно к нему безразлична? Матросы, гордые тем, что их капитан добыл кита, удивленно перешептывались:
— Чего-то наш помрачнел. Вроде сердитый... Моряки терялись в догадках.
Едва «Труд» показался у входа в бухту, как ему навстречу поплыл мощный гудок базы. Он не прерывался, пока китобойное судно не подошло к слипу. Моряки, рабочие выкрикивали приветствия с палубы «Приморья». Орлов, отдавая команды, искал взглядом среди десятков лиц Гореву. Передав кнта, капитан подвел судно к трапу базы, чтобы подняться с рапортом к Северову, но увидел, что капитан-директор и помполит спускаются к нему сами. Он остановился у трапа, ожидая их.
Поздравляем и выносим благодарность, — сказал Северов, ступив на палубу «Труда» и крепко пожимая руку Орлову. — Вы первый советский китобой, добывший кнта!
Орлов насторожился. В голосе капитан-директора слышалась озабоченность. Он пытливо посмотрел в лицо Северова, затем на Степанова. Сомнения не было: оба чем-то встревожены.
Твоя победа несколько омрачена, — сообщил помполит. — «Фронт» потерпел серьезную аварию.
Что с ним? — вырвалось у Орлова. Тревога за товарищей охватила его.
Выведен из строя винт и потеряно управление. — Северов достал из кармана листок с цифрами. — Вот его координаты. Прошу полным ходом к нему. Боюсь, как бы шторма не было. Судно вблизи берега. Может выбросить.
Понятно, — только и проговорил Орлов. — Иду к Шубину.
Капитан-директор и помполит вернулись на базу. На них были устремлены оопни глаз. Уже все знали о несчастье с «Фронтом». Молча взялись рабочие за разделку кита. Слышались лишь отрывистые распоряжения бригадиров.
Проводив взглядом «Труд», Северов мрачно посмотрел на Степанова:
Черт знает, что происходит! Одна неприятность за другой! Надо же было Шубину винт потерять! Сколько теперь уйдет времени на установку нового? Придется* в Петропавловск отбуксировать «Фронт».
Капитан-директор говорил отрывисто, зло. Таким его помполит еще никогда не видел. Обычная уравновешенность оставила Геннадия Алексеевича. Меряя шагами мостик, он в сильном волнении говорил:
Руки опускаются. Бьемся, бьемся, а результаты мизерные.
Авария «Фронта» вызвала у Степанова мрачные раздумья, но последние слова капитан-директора рассердили его:
Ты, Геннадий Алексеевич, становишься неузнаваемым: одно плохо, другое плохо. Что ж это такое?
Северов, взглянув из-под бровей на Степанова, промолчал. Михаил Михайлович уже мягче сказал:
Обидно, конечно, что в тот самый момент, когда наши люди должны стать к гарпунным пушкам, произошла такая авария. Это уменьшает шансы на успех охоты своими силами.
Как это на руку иностранцам, — покачал головой Северов. — А может быть, это дело их рук?
Гадать не стоит. Дождемся Шубина и узнаем подробности, — сказал Степанов, смотря на носовую разделочную площадку, где бригада Данилова возилась у головы кита.
«Вот они, — думал Степанов о рабочих и моряках флотилии, — работают, стараются изо всех сил. Они хотят, чтобы флотилия стала ударной, как лучшие предприятия в стране, они верят нам, убеждены, что командование флотилии поможет им. А мы все время допускаем промахи».
Михаил Михайлович чувствовал вину перед Даниловым, Ли Ти-сяном, перед всеми моряками и китобоями, его не покидало ощущение того, что у него на глазах невидимые темные очки, мешающие видеть далеко, широко, ясно.
Но кто надел ему их? А может быть, он случайные события укладывает в одну цепь, подгоняет под свое предположение?
Послышался голос вахтенного:
Вам, товарищ капитан-директор, радиограмма из Владивостока.
- Что там еще? — раздраженно отозвался Северов и, пробежав взглядом текст радиограммы, удивленно воскликнул: — Черт возьми! Что они там еще задумали? Зачем я им? Михаил Михайлович, читай! — Северов протянул бланк радиограммы Степанову.
Капитан-директора срочно вызывали во Владивосток вместе с Пилипенко. Командование флотилией предлагалось передать одному из капитанов по собственному усмотрению. Радиограмму подписал секретарь Приморского обкома партии.
- Ну? — нетерпеливо спросил Северов. — В чем дело? Понимаешь? Почему радиограмму подписал секретарь, а не Дукин?
- Вот на эти вопросы, да и на многие другие ты получишь ответы во Владивостоке. — Степанов не сомневался, что радиограмма из Владивостока — сигнал о предстоящих больших изменениях в жизни и работе флотилии. В этом помполит был уверен. «Я не удивлюсь, Им1 думал он, — если история с гарпунерами, присылка плохого угля, а затем гибель «Утеса», бракованное оборудование, попытка вывести из строя паровые пилы и лебедки — звенья одной цепи». Об этом он и сказал Северову: