Распрощавшись с Ямага и его молчаливым спутником, Волков и Курилов спустились на свое судно. Слива сунул Волкову радиограмму. Можура приказывал: «Немедленно возвращайтесь на базу».
«Шторм» обошел вокруг «Фуздияма-мару». Курилов насчитал девять туш. Две разделывались прямо на плаву.
Варварский способ. Так больше половины жира пропадает, — сказал он Волкову. — А ты обратил внимание, что все туши — или сосунков или незрелых китов?
Бьют всех подряд.
Давай-ка сейчас составим акт, — предложил Курилов. — Вся команда «Шторма» пусть подпишется, что видела, как японцы промышляют сосунков.
...«Шторм» пришел к базе ночью без единого кита под бортами. Можура немедленно вызвал к себе Волкова и Курилова. Слива, провожая их взглядом, невесело сказал:
— Веничков бы прихватили с собой, туристы, пар будет подходящий!
— Чего зубы скалишь? — рассердился Курилов. Слива не ответил, круто повернулся и ушел. Курилов никогда еще не чувствовал себя так плохо, как сейчас. Подняться на базу боялся: стыдно было смотреть на людей. Да и здесь, на китобойце, в каждом взгляде ему чудилось осуждение. «Подвел весь экипаж! Зря столько дней проболтались в море».
Войдя в каюту капитан-директора, Волков и Курилов старались не встречаться с Можурой и Степановым взглядами. Продолговатое лицо Волкова покрылось пятнами. Леонтий хмурился, чувствуя на себе всю тяжесть вины.
В каюте стояло тягостное молчание. Можура внимательно просмотрел вахтенный журнал «Шторма», в который сам еще недавно вносил записи, громко захлопнул его и, ударив ладонью по обложке, гневно сказал:
Ну, выкладывайте, как гостили у японцев, как охотились.
Илья Петрович... — начал Курилов, но капитан-директор прервал его:
От капитана жду ответа!
Можура шевельнул усами, грозно уставился на Волкова. Тот провел рукой по лицу, словно проверяя, хорошо ли оно выбрито, потом сказал:
Китов мало, и мы...
—Разве это оправдание? — загремел Можура. Курилов еще никогда не видел его таким сердитым. — Где дисциплина? Кто на «Шторме» капитан — Волков или Курилов? Почему нет порядка? Какой же это капитан, если он идет на поводу у своих подчиненных, нарушителей дисциплины?
Волков виновато молчал. Можура, рассыпая крошки табаку, стал набивать трубку. Потом, отложив ее, снова сердито заговорил:
Вы меньше других добыли китов. Первенство на флотилии потеряли. Знаете, на сколько китов отстали? На одиннадцать! — Можура близко принимал к сердцу дела на «Шторме».—Кроме того, вы сорвали нам планомерную разведку, обследование целого района.
Мы думали... — начал Курилов, но капитан-директор не дал ему договорить.
Не ожидал я от тебя, Курилов, ничего подобного. Зазнался ты, что ли?
Курилов только вздохнул.
Степанов, молчавший до сих пор, сказал:
— Считаешь, видно, что гарпунеру все дозволено.
Придется призвать к порядку! — снова загромыхал Можура, яростно затягиваясь дымом. — Сегодня по флотилии будет приказ о «путешественниках».
Волков и Курилов молчали. Можура трубкой указал им на кресла:
— Садитесь и рассказывайте, что видели у японцев. Голос его стал мягче.
Волков, обрадовавшись перемене в настроении Можуры, заговорил, стараясь не упустить ни одной детали. Капитан-директор и помполит слушали внимательно. Когда китобои сообщили, что у японцев на разделке заметили только молодых китов, Степанов сказал:
Всех подряд бьют. Это на них похоже.
Волков положил на стол акт, составленный по предложению Курилова.
Молодцы, — одобрил Степанов. — Это нам со временем пригодится. А вообще-то вы очень рисковали. «Фудзияма-мару» — флотилия одного из средних промышленников Японии. А попади вы на другую, — трудно сказать, удалось ли бы вам так быстро распрощаться с ними.
Могли задержать? — с тревогой спросил Волков.
Все могло быть, — строго сказал Степанов. — Уверен, что Ямага получит нагоняй, что отпустил вас так скоро. Видно, его радиограмма о вас попала не тем, ктонами интересуется.
—А теперь, — Можура показал на один из квадратов на карте, — вы пойдете в этот район, и больше никакого самоуправства.
4
Окна кабинета были открыты в палисадник. Под утренним солнцем ярко зеленели трава и молоденькие деревья. В кабинет тянуло приятным запахом свежей зелени. Северов машинально следил за пчелой, мелькавшей в солнечных лучах между планок палисадника, но мысли его были далеко, на флотилии. Добыча китов упала, а тут еще Волков и Курилов, как сообщил Можура, нарушили приказ, болтались без толку в море. Эх, черт возьми! Как трудно дается всякое новое дело. Вошла секретарь:
— К вам товарищ Курилова. Северов оживился:
Проси, проси!
В кабинет быстрей походкой вошла молодая женщина. Ее фигуру плотно облегал темно-синий строгий костюм. Смуглую шею оттенял мягкий воротничок шелковой блузки. Гладко зачесанные назад и собранные на затылке волосы открывали высокий, чуть выпуклый лоб. Из-под черных бровей смотрели внимательные темные глаза.
Оленька! — протянул ей руку Северов и с улыбкой поправился: — Здравствуйте, Ольга Пантелеевна! С приездом. Какая же вы стали красавица! Не узнать! Ну, поздравляю с прибытием. Совсем?
Совсем!
От прежней Оленьки осталась улыбка да нитка кораллов на шее. С той поры, как она уехала в Москву на курсы, Северову не приходилось ее видеть.
Курьерским приехала сегодня ночью, — отвечала на расспросы Ольга. Голос у нее был грудной, глубокий, говорила она неторопливо. — Закончилась моя учеба...
Типография на базе ждет вас, — сказал Северов. — Утверждено и название газеты — «Гарпун».
Северов смотрел на Ольгу и думал о Курилове: «Ну, Леонтий, теперь держись! Жена у тебя вперед полным ходом пошла, а ты что-то табанить начал».
Когда можно на флотилию попасть? — спросила Ольга, и лицо ее порозовело.
Завтра вылетите на гидросамолете, — сказал Северов.
А как там Леонтий? – спросила, наконец, Ольга.
Жив, здоров, — хмуро проговорил Северов.
Вы чем-то недовольны? — насторожилась Ольга.
Мы, хозяйственники, всегда бываем чем-нибудь недовольны, — ответил управляющий трестом, уклонившись от прямого ответа.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
1
Флотилия стояла в тихой бухточке, сжатой скалистыми берегами. Чахлая растительность — стелющиеся по земле низкорослые деревья да лишайники — не оживляла пустынного вида. Берега казались суровыми и малопривлекательными. Но все свободные от работы китобои съехали на землю и разбрелись по берегу.
Штурман Свидерский отправился к старшему радисту Сене Клебанову. Войдя в радиорубку и назвав себя, он попросил радиста при случае отстукать во Владивосток радиограмму.
Клебанов усмехнулся:
Зазнобушке?
Свидерский многозначительно подмигнул и сразу же передал текст.
Старший радист ухмыльнулся еще шире:
Будь спокоен, сегодня же получит, — он повернулся, крикнул в глубь радиорубки: — Федя! Передай очередной! — и протянул подошедшему дежурному радисту листок с текстом радиограммы Свидерского: «Плавание идет спокойно тчк Часто вспоминаю тебя тчк Скучаю целую».
От этих эфирных поцелуев меня уже тошнит, — с тоскливой миной вздохнул дежурный радист.
Из радиорубки Свидерский вышел вместе с Клебановым.
Потом они съехали на берег. Сеня оказался разговорчивым парнем: он любил, чтобы его слушали. Свидерский, внимательно следя за радистом, поддакивал ему, соглашался с ним, чем быстро расположил его к себе. Разговаривая, радист и штурман незаметно отошли от берега. Тут, оглянувшись и понизив голос, Свидерский щелкнул себя по шее.
Не мешало бы, —- сказал он. — Как смотришь?
В самый бы раз, — мечтательно вздохнул Клебанов и удивленно раскрыл свои всегда сонные глаза: Свидерский доставал из внутреннего кармана бутылку.
Чистый!
Врешь! — воскликнул радист, и его глаза уставились на бутылку. — Ей-богу, чистый?