— Э… да…
— Но ты ведь сам сказал… — начала Роза.
— Понимаешь, ранений несколько, и все они в одном и том же месте, на виске. Зачем же мне убеждать тебя в том, что это результат несчастного случая, если… если судебный врач все равно установит, что это не так!
Китти, на которую они перестали обращать внимание, проговорила:
— Понятно. — И внезапно добавила: — Извините, но больше я сегодня не выдержу. Вы не обидитесь?
Марк внимательно посмотрел на нее.
— Вам надо успокоиться.
Он привычным жестом нащупал ее пульс.
— Нет-нет, — сказала Китти и убрала руку. — Спасибо, но в этом нет надобности. Я думаю, что Розе следовало бы лечь — иначе она упадет от изнеможения.
— Я с вами согласен, — холодно ответил Марк и открыл дверь.
— Я пойду, — сказала Роза. — Постарайтесь уснуть, Китти!
С этими словами она вышла. Марк проводил Розу до дверей ее комнаты.
— Спокойной ночи, дорогой Марк, — сказала Роза и незаметно высвободилась из его рук.
— Завтра, — сказал он, — я перевезу тебя в Нанспардон.
— Нет… — ответила она. — По-моему, этого делать не стоит. И потом, зачем?
— Затем, что я хочу за тобой присматривать и, кроме того, при прочих равных твоя мачеха для тебя не лучшая и не самая доброжелательная собеседница, — нахмурясь ответил Марк.
— Ничего, — сказала Роза. — Пустяки. Я давно не обращаю на это внимания.
Вскоре после рассвета, сидя за яичницей с ветчиной, поданной на завтрак в «Мальчишке и Осле», Фокс, как и было обещано, услышал историю Людовика Финна. Бейли и Томпсон, которые тоже провели остаток ночи в «Мальчишке и Осле», уже отправились поутру на берег реки со своим оборудованием, а из Лондона вот-вот должен был приехать судебный эксперт министерства внутренних дел. День обещал быть теплым и погожим.
— Мне известна история молодого Финна, — рассказывал Аллейн, — потому что история с ним произошла в тысяча девятьсот тридцать седьмом году, как раз когда я служил в особом отделе. В это время сэр Гарольд Лакландер был нашим послом в Зломце, а молодой мистер Данберри-Финн работал его личным секретарем. Стало известно, что правительство Германии ведет с местными властями весьма дружественные и перспективные переговоры относительно железнодорожной концессии. Мы получили информацию о том, что немцы готовятся подписать важный — а для нас губительный — договор в самом ближайшем будущем. Лакландеру были даны инструкции загубить всю эту комбинацию. Он получил полномочия предложить правительству в Зломце превыгоднейшую концессию — предполагалось что эта приманка сработает. Немцы, однако, проведали об этой задумке и поспешно повели собственные переговоры, что вскоре и привело их к удаче. Наше правительство потребовало объяснений. Лакландер понял, что имела место утечка информации, и, поскольку никто другой не имел доступа к этим сведениям, заподозрил младшего Финна, который сразу же раскололся и признался во всем. Как выяснилось, он просто не сумел прижиться в Зломце. История печальная, но заурядная. Явился он туда из своей альма-матер, молоко у него на губах еще не обсохло, трепался он здорово, а вот думать еще не научился. В Зломце он завел себе сомнительных дружков, и среди них, как мы потом установили, затесался один немецкий агент, отличный агитатор. Он вцепился в младшего Финна мертвой хваткой, а тот, купившись с потрохами на нацистскую пропаганду, согласился помочь Германии. Как водится, наши источники информации сами по себе вызывали сомнения: Финна судили на основании того, чем все кончилось, ведь он бесспорно вел себя как предатель. В тот вечер, когда сэр Гарольд получил сверхважную телеграмму, Финн со своим дружком-нацистом отправился то ли к цыганкам, то ли куда-то еще. А телеграмму-то дешифровал именно он. Выходило так, что он выложил своим корешам все до последнего слова. Потом говорили, что он брал взятки. Лакландер устроил Финну выволочку, и тот, выйдя из кабинета, застрелился. Тогда говорили, что он вроде как боготворил Лакландера, и нам казалось странным, что Финн так себя повел. Думаю, что он был блестящим, но психически неустойчивым юношей, к тому же единственным сыном Октавиуса, которого мы вчера видели: конечно, отцу хотелось, чтобы сын восстановил славу этой старой, вымирающей семьи. Кажется, через несколько месяцев после этого умерла мать младшего Финна.
— Грустная история! — сказал Фокс.
— Да уж, грустнее некуда.
— Не кажется ли вам, мистер Аллейн, что этот мистер Финн-старший слегка того…
— Не в своем уме?
— Да нет, просто чудаковат.
— Да, его вчерашнее поведение, бесспорно, было странным. Он был напуган, Фокс, мне это ясно. А вы как считаете?
— У него была возможность убить, — сказал Фокс, обращаясь к первому правилу полицейского расследования.
— Да, была. Кстати, Бейли проверил отпечатки пальцев. Очки принадлежат мистеру Данберри-Финну.
— Ага! — удовлетворенно воскликнул Фокс.
— Но из этого еще ничего не следует. Он мог потерять их там на несколько часов раньше. И все-таки он едва ли охотно признает их своими.
— Ну… — скептически протянул Фокс.
— Вот именно. У меня есть кое-какие соображения о том, когда и как туда попали очки.
Аллейн изложил изумленному Фоксу свои предположения.
— А что касается возможности совершить убийство, — продолжал Аллейн, — то она, Фокс, была и у жены Картаретта, и у всех троих Лакландеров, и, к слову сказать, даже у сестры Кеттл.
Фокс открыл было рот, но, заметив насмешливый взгляд своего начальника, так ничего и не ответил.
— Конечно, — заметил Аллейн, — мы не можем полностью отказаться от гипотезы о бродяге или подозрительном индусе. Но прошлой ночью выявилось одно обстоятельство, Фокс, которым мы не можем пренебрегать. Дело в том, что сэр Гарольд Лакландер умирая, препоручил полковнику Картаретту свои мемуары. Полковник должен был надзирать за их публикацией.
— Хорошо, — перебил его Фокс, — но я…
— Это, возможно, несущественное обстоятельство, — остановил его Аллейн. — С другой стороны, не исключено, что оно служит мостиком между Лакландерами и мистером Октавиусом Финном, а связь между ними устанавливается через полковника Картаретта, ставшего хранителем мемуаров.
— Как я понимаю, — как всегда неторопливо произнес Фокс, — вы допускаете, что в мемуарах дано полное описание того, что натворил младший Финн, и думаете, что его отец мог узнать об этом и пожелал предотвратить публикацию.
— Звучит довольно неубедительно, не так ли? Куда же приводит нас эта теория? В двадцать минут восьмого Картаретт спускается вниз, застает Финна на месте преступления и вступает с ним в яростную перепалку — ее слышит леди Лакландер. Финн и Картаретт расходятся в разные стороны. Картаретт направляется к леди Лакландер, беседует с ней минут десять, а потом уходит к ивняку и ловит там рыбу. Леди Лакландер возвращается домой, а Финн приходит назад и убивает Картаретта, потому что Картаретт намерен опубликовать мемуары старого Лакландера и тем самым опорочить имя младшего Финна. Но леди Лакландер не говорит мне об этом ни слова. Она не говорит, что слышала ссору из-за мемуаров, хотя, если она слышала именно это, непонятно, почему бы она стала все скрывать. Вместо этого она сообщает, что Картаретт и Финн поругались из-за форели и что Картаретт с нею тоже об этом говорил. К этому леди Лакландер добавляет, что с Картареттом она обсуждала некое семейное дело, не имеющее касательства к смерти полковника. Может быть, и так. Но не есть ли это семейное дело — тот самый вопрос о публикации мемуаров? И если так, то почему леди Лакландер не хочет говорить об этом со мной?
— А есть ли у нас основания считать, что разговор между ними шел о мемуарах?
— Нет. Просто я занимаюсь тем, что всегда запрещаю вам, — предаюсь домыслам. Но разве вы не заметили, как неприятно было молодому Лакландеру упоминание о мемуарах? Он тут же замкнулся. Мемуары так и лезут вам в глаза, дружище Фокс. Они существуют. Они связывают Картареттов с Лакландерами, а может быть, и тех, и других с мистером Финном. На данный момент мемуары — единственное, что объединяет всю эту весьма чопорную компанию.