========== 6. Can’t no preacher man save my soul ==========
Утро выдалось жарким. Солнце взошло над землей, осветив собой все вокруг, и благодарные ему эльфы принялись за работу. Стражи сменили друг друга на дежурном посту, служанки усердно вытирали пыль, закравшуюся в самые узкие углы дома, а повара стряпали уже с самого утра. И даже праздные хозяева решили встать пораньше, чтобы встретить новый день.
Эллану разбудили громким стуком в дверь. Магнолия снова вломилась в ее комнату, словно она была здесь единственной хозяйкой, расспросила заспанную эльфийку о том, что случилось вчера. Ночью она к дикарке не пришла, хотя очень хотела разузнать у девчонки все подробности. Рабыня просто боялась, что страхи ее окажутся оправданными, и господин, которого она всю жизнь видела только добрым и понимающим, окажется таким же, как и все они.
– Я просто спела для них, – ответила девушка, лениво отмахиваясь от вопросов. – Ничего серьезного, все хорошо.
Галлы за окном уже не было. На ее месте теперь нет ни вытоптанных следов, ни клока мягкой на ощупь рыжей шерсти, что свисала с ее толстой шеи. Эллана пригладила непослушные волосы, потянулась, и только потом вспомнила, что сегодня за день. Понятно, почему ее подняли так рано. Магнолия громко вздохнула, прежде чем сообщить волнующую новость.
– Вы отправляетесь к госпоже Митал, – сказала она тихо, точно стыдясь собственных слов.
– Вдвоем? – только и спросила дикарка, сохраняя спокойствие.
С виду она казалась невозмутимой, все той же дерзкой девчонкой, что очутилась в этом доме чуть больше недели назад. Но внутри… Внутри Эллану скреб животный страх. Когтистые лапы демона впивались в ее легкие, в печень, причиняя девушке боль. Жгучую, растущую с каждой новой секундой. Сегодня все решится раз и навсегда: ее заклеймят, ее пометят. Это волшебное чувство превосходства, гордости за гибкое тело, за зоркий взор, острый язык – все пройдет, останется воспоминанием.
– Нет, с вами будут телохранители, – говорила Магнолия. – Тут совсем близко до ее весенней резиденции. Два или три часа верхом, не больше…
Женщина все говорила о дороге и самом здании, но Эллана уже не слушала. Она надевала свою черную форму, поглядывая на платье, врученное еще вчера. Может, стоит надеть его, чтобы устроить господам, что только теперь официально возьмут ее в рабство, еще более торжественный праздник? Ведь этот знак, что «украсит» ее лицо, это клеймо – будет с нею всю жизнь, даже если Эллана все же улизнет от хозяев. Она останется рабыней на всю оставшуюся жизнь.
Девушка вдруг вспомнила Джамайю – эльфийку, что примкнула к ее клану около трех лет назад. Уши у нее были немножко ободраны, словно как-то раз их покусали голодные дикие псы, а руки ее украшали многочисленные шрамы и ожоги. В глазах эльфийки не было и тени страха, потому что худшее с ней уже случилось, и ничто не могло сломить ее сильнее. Джамайя убежала от одного из господ, которого звали Джуном. Лицо ее украшали бледновато-желтые колючие ветви, наколотые в пятнадцатый ее день рождения. Она не смотрелась в зеркала, избегала и чистой озерной глади. А если взгляд ее касался собственного лица, отраженного в полированном медном щиту, девушка молча закусывала губу. Словно она в чем-то провинилась, не оправдала чьих-то надежд, навсегда оставшись без чего-то важного.
Потом она плакала, рассказывая о том, что с ней вытворяли. У Господина Джуна имелись и те рабы, что меток не носили. Он звал их «маленькими господами», подчиненными, у которых привилегий было немножечко больше, чем у всех остальных. У них в услужении и состояла Джамайя, которой те пользовались по очереди. Эллана не расспрашивала ее, каждый раз замечая в глазах беглянки долю грусти, стоило ей вспомнить свою прошлую жизнь. И пусть сейчас она была свободна, пусть смогла выскользнуть из лап эвануриса, его касания, его удары все еще виднелись на ее коже, и вечное напоминание о пережитом никогда ее не покинет.
Рабыни вынырнули во двор, распахивая перед собой двери. Магнолия блаженно потянулась, когда солнце коснулось ее сухого лица, осветив несколько уже заметных морщин. Хозяин был там, сидел в седле, в руках он сжимал поводья крупной породистой галлы. Двое широкоплечих рабов ждали у небольшой повозки, в которую они впрягли гнедую кобылку, чьи копыта почему-то были покрашены золотой краской.
– Не бойся, – сказала Магнолия, но Эллана видела, что пальцы ее опять дрожат. – Ты скоро привыкнешь.
Правда. Хорошо, что рабыня не пыталась обмануть ее, говоря что-то вроде: «Пустяки, ерунда, в этом нет ничего серьезного, с каждым бывает». Уж она-то знала, как дикие ценят свою свободу, знала, что для них значит эта гадкая отметина на каждом встреченном в городе лице. Один из рабов скромно улыбнулся, подавая Эллане руку. Он помог ей запрыгнуть в повозку и залез следом, махнув Магнолии на прощание. Фен’Харел сегодня не улыбнулся ей, но посмотрел на женщину с укором. Почему? Дикарка все равно не разобрала.
– Я – Синтар, а это – Зенитар, он мой брат, – заговорил тот, что сидел рядом с девушкой. – Ты почему-то с нами так и не познакомилась.
Второй брат запрыгнул на кучерское место и с огромным удовольствием, не лишенным доли садизма, лягнул кобылу ногой, когда хозяин двинулся вперед. Крупная рогатая махина издала громкий вопль, чуть привстала на задних ногах, но после вела себя вполне спокойно, ведомая наездником. Кобыла, тащившая за собой рабов, шла быстро, казалось, даже не чувствовала их тяжести. Она махала хвостом, отгоняя мух, пытавшихся за ней угнаться. Лошадь могла бы обогнать эвануриса, но эльф умело сдерживал ее, не давая выйти вперед.
– Дело не в вас, я ни с кем не знакомилась, – ответила Эллана.
– Ты, кажется, сошлась с Магнолией, – ответил ей Зенитар, обернувшись через плечо. – Она хорошая тетка, ничего не скажу. Просто странновата немного.
– Будешь тут странной, – ответил его брат. – Скачи от одного хозяина к другому, пока не станешь старой и морщинистой…
Оба почему-то опустили глаза, и Эллана повторила движение братьев. Она снова посмотрела на свои грязные ноги, сжав почерневшие от земли пальцы. Когда тишина стала нестерпимой, девушка нетерпеливо приподнялась на белом сиденье. Она разглядывала гору, к которой двигалась небольшая процессия.
Раньше Эллана и не понимала, как опасно живет их свободная семья. Ведь эванурисы могут вот так же проехать мимо и напороться на их след, могут увидеть чью-то стрелу, учуять резкий запах бальзама дряхлеющей Хранительницы. Она закрыла глаза, вспоминая клан, сородичей, что вечно были ею недовольны… А открыла их уже когда Синтар потряс ее за плечо возле входа в поместье Митал.
Последнее, что Эллана помнила, это рывок. Бессознательный, но до жути резкий. Она поднялась с места, прежде чем один из братьев успел остановить повозку и пустилась прочь. Здесь не было забора, она не помнила пути обратно, но точно знала, что нужно уходить. Жаль только, что уйти ей не дали. Фен’Харел, поймавший девушку за руку, был к этому готов.
Тем временем клан Лавеллан двигался все дальше. К северу. Воздух на их пути холодел, эльфы надевали ботинки, чтобы не застудить почки, легкие, да и головы. Но сородичи девушки шли медленно, то и дело останавливались. Нет, им вовсе не нужна была частая передышка, просто старая Хранительница все медлила, надеясь, что ее Первый вот-вот вынырнет из-за угла, догонит клан в своем путешествии, смирившись с горькой для всех них утратой.
Только Шартан не спешил возвращаться к матери и друзьям. Он просыпался ранним утром, осматривая пещеру. Каждый раз юноша боялся, что медведи вернулись и уже разделались с его белошерстной галлой, одолженной у соплеменников на время. Эльф в очередной раз разрисовал лицо, вспоминая валласлин одного из рабов, увиденных им на рыночной площади, и отправился в город, закутавшись в длинную и непрозрачную черную шаль.
На этот раз он посетил южную часть города, взошел на помост в пропахшем солью порту и опросил почти всех местных рыболовов. Те только мотали головами, переглядывались, теребя длинные рваные уши. Они отчаянно пытались помочь, выудить из закоулков памяти хоть что-то, но каждый натыкался лишь на глухую непроглядную стену непонимания, невнимательности.