Она улыбалась, потому что эта шутка казалась девушке смешной. Но, заметив, что эльф ей не ответил, та немного смутилась. Слеза на ее лице сейчас выглядела так иронично, что Шартан не мог повернуться к ней, чтобы заглянуть девушке в глаза. Отвратительные картины так и лезли в голову. Что такого творили с ней прежде, чем оставить здесь? Что заставило юную особу не замечать жестокости или же смеяться над ней, словно над веселой детской забавой?
– Эта рабыня – она тебе, что, дорога? – спросила девушка, понизив голос. – Я знаю, что среди рабов такое не приветствуется, если они оба спят с господином, ну, или, хотя бы один из них…
– Нет, мы не спим с… С господином. Она – моя сестра.
– О, как мило, – только и ответила девушка. – Ну ты загляни к нам, если вдруг захочешь… Поболтать.
Она снова прикрыла улыбку рукой, стесняясь выбитого зуба. Шартан ничего не ответил, только закрыл за собою дверь, смерив охранников презрительным взглядом. Они такие крупные, они могли бы защитить всех этих сирот, детей, молодых и потерянных девушек. Но вместо этого весь народ служит системе, пляшет под ее лютню, опасаясь скорой расправы за неповиновение. И сильные используют силу во вред, умные – ум. Все идет не по тому руслу.
Его мутило. Шартан не хотел больше ходить по борделям, он снова опрашивал людей на рыночной площади. Разрисованные лица обращались к нему, глаза смотрели на юношу с недоверием. Сбежать от эвануриса? Такое происходит только раз в десять лет, и о подобном говорят еще долго. Беззубая карга, сжимавшая в руках огромный тюк эльфийского корня, рассказала Шартану о том, что во времена ее молодости один раб все-таки сбежал то ли от Эльгарнана, то ли от его красивой жены. А потом его нашли мертвым, валялся в канаве с перерезанным горлом. Это ли лучше жизни под теплой крышей хозяина?
Девушка с золотыми волосами как раз расплачивалась с продавцом за изысканный наговый паштет с глубинными грибами. Она отсчитала пару монет, а остальное свое золото сунула в мешочек на поясе, прижав его к себе. Вопрос Шартана еле-еле коснулся ее слуха, но девушка повела ухом, услышав обрывок фразы. Темно-золотая стрела на ее лице горела огнем: солнце сегодня жгло.
– Смуглая? – спросила девушка, подходя к нему. – Со шрамом на ключице?
– Да, да… Вы видели ее?
– Ага, – коротко бросила эльфийка. – Моя хозяйка подарила похожую господину Фен’Харелу. Правда она была совсем дикой. В прямом смысле, правда, только-только из леса выловили. Может, ты что-то перепутал?
========== 7. Did that full moon force my hand? ==========
Эллана плакала. Случалось это редко, только в самые грустные минуты жизни, только в компании ласковой тишины и гордого одиночества. Она не сидела в своей спальне, под покровительством волка, смотревшего на нее с потолка. Эльфийка остановилась на ступенях, ведущих вверх, к одной из башен. Песчаник, из которого выложены стены, крошился, но не слишком. Пыль усеивала ступеньки, и служанка каждую неделю выметала отсюда всю грязь.
Дикарка закрывала глаза ладонями, хлюпала носом. Лишь бы только забыть, лишь бы когда-нибудь забыть пережитое… Перед глазами то и дело всплывали обрывки воспоминаний о болезненной, об унизительной процедуре. Вот она – Митал в своем одеянии, окантованном черными перьями ворона, вот она – с горящей огнем тиарой на голове. Тянет к ней руки, пальцами сжимая железную палочку, которую та изредка макала в красновато-белую жижу.
Фен’Харел пожертвовал пару капель своей крови для чернил, эльфы-рабы достали из закромов белую краску, которую он выбрал сам. На смуглом лице белые чернила будут смотреться выигрышно, и маг попросил «подругу» сделать их как можно менее заметными, бледными тенями. Митал кивнула, смотря ему прямо в глаза. Она понимающе улыбнулась, ладонью проведя по щеке мага. Эллану же в это время держали два коренастых эльфа, Зенитар пытался успокоить рабыню, но не мог.
Пока женщина рисовала на ее щеках аккуратные ветви деревьев, девушка только сжимала зубы, надеясь, что ей хватит выдержки. Но на последних мазках гордость подвела ее, сломалась под тяжестью боли. С губ сорвался громкий крик, затем второй и третий. Никто не удивился этому, не осудил эльфийку, наоборот… Митал вздохнула с облегчением, понимая, что эта девчонка – не из камня, не так тверда, какой кажется. С твердыми рабами тяжело, тем более Фен’Харелу, чья душа была мягче, чем у большинства господ.
Все кончилось, когда Эллана провалилась во тьму. Ее веки опустились на очи, закрыли их от дневного света. Очнулась она только в своей кровати, поздним вечером, когда рабы уже перенесли ее сюда, чтобы дать время для передышки. Первым делом девушка выбежала из комнаты, заглянула в зеркало, висевшее недалеко от входа в столовую для прислуги. Оно начищено до блеска, переливается в скудном свете свечей, стоявших за спиной Элланы.
Белые ветви теперь ползли по скулам, извивались змеями. Они резали беззаботную ранее жизнь Элланы на две части. Теперь уже не смыть, не избавиться от этого клейма. Можно его срезать, но такие раны никогда не затянуться до конца. Шрамы все равно напомнят о том, что было здесь до их появления, чем «украшали» кожу. Эльфийка закрыла ладонью рот, чтобы не кричать. Ее зеленые глаза снова полнились слезами, они походили на мутные болотца, заплывшие не то туманом, не то дымом от тысячи костров.
На дрожащих ногах она шла вперед. Шла, пока наконец не обнаружила дверь, за которую никогда раньше не проникала. Отметины горели на ее лице, боль подогревала жалость к себе, страх перед будущим. Руки не чувствовали ничего, все тело словно онемело, заснуло, пока разум продолжал пребывать в реальности. Эллана дошла только до верхней ступеньки одного из пролетов, плюхнулась на нее без сил. Яркий лунный свет ровным квадратиком расположился на холодном полу перед ней, в эту часть пространства и попадала девушка, утомленная пережитым.
Валласлин словно лишил ее надежды, лишил любого желания, смысла продолжать идти вперед. Гадкие мысли теперь нападали на ее сознание. «Они будут смеяться над тобой, когда вернешься, будут презирать тебя за то, что позволила нанести себе эту поганую метку, не предпочла рабству гордую смерть свободного от гнета существа».
Эллана вдруг представила смеющихся над ней соплеменников. Они показывали на бывшую охотницу пальцами, гоготали, держась за животы, утирая глаза от проступивших слез. И ярче всех был образ матери, смотревшей на нее с укором, но без веселья, царившего сейчас в каждом сердце. «Я же знала, что ты попадешь в беду. В чем же я ошиблась, Эллана, воспитывая тебя? Почему Шартан вырос не таким, как ты, почему с ним нет никаких проблем?»
Всхлипы эльфийки становились все громче. Пыль, на которую та роняла слезы, темнела и прилипала к ступенькам, наливаясь влагой. Девушка закусила губу, услышав, что ее тихий вой, этот стон эхом пролетает по всей лестнице, закрученной кверху. Наверное, именно за ним она и не услышала шума быстрых шагов, не смогла отличить его от шума собственного дыхания.
Хозяин заметил ее, но не произнес ни слова. Эльф только потер взмокшую шею, рассматривая трясущуюся в темноте фигуру. Рабов он держал не много: около двадцати пяти в этом поместье, по десятку в других, которые посещал еще реже. Мужчина сразу понял, кто перед ним. Скудный свет луны не мог осветить ее заплаканного лица, но Фен’Харел все равно узнал свою дикарку.
Он опустился рядом, на холодную, на грязную ступеньку. Меховая накидка закрывала его широкие плечи, штаны цвета копоти туго обтягивали ягодицы и икры. Девушка тут же отвернулась, чуть отставив ноги, чтобы бренная плоть ее не касалась только что прибывшего гостя. Она подумала, что один из рабов решил утешить ее парой подбодряющих фраз, заученных еще в юности.
– Я знаю, что они… Они болят, – сказал маг тихо, заставив девушку повернуться к эльфу лицом. – Но это пройдет через пару дней.
Эллана сложила губы в тонкую ниточку, уставившись на него так, как раньше никогда не смотрела. Глаза-болотца. В них смешано слишком многое, плещется и гнев, и страх, и жгущее плоть отчаяние, что вот-вот обернется демоном и умыкнет несчастную в самую мрачную часть Тени. Эванурис потупил взор, тяжело вздохнув. Эллана почувствовала легкий запах алкоголя…