Фен’Харел не разделял этих страхов, он все еще видел в собратьях благородство, с каждым годом уходящее все глубже. Маг снова погладил Эллану по волосам. Он хотел успокоить ее, но не знал, как следует это сделать. Свободный эльф не мог разделить ее горе, он понимал его лишь со стороны, однобоко, не чувствуя полной тревоги, что сейчас занимала ее сердце. Эванурис осторожно поцеловал рабыню в щеку, наклоняясь.
– Я могу прямо сейчас все объяснить Фалон’Дину и мы с тобой уйдем, выкупив Шартана. Можем предложить выменять его на одну из моих охотничьих собак, Фалон’Дин давно на них зарится.
– Как благородно, – шепнула Эллана, тыльной стороной ладони утирая слезы. – Жизнь раба приравнивается к жизни собаки.
На этот раз маг ей не ответил. Дикарка прижалась к его груди, слезы ее намочили сюртук, сделав зеленую ткань еще более темной. Эванурис пытался улыбнуться, чтобы прогнать с лица девушки эту грустную мину, но не смог. В такой неприятный момент он просто не мог улыбаться. Впрочем, проблемы это бы не решило, потому что лицом девушка все равно уткнулась в его грудь, и не смогла бы увидеть его слабых попыток развеселить ее.
– Шартану не поздоровится, если этот гад узнает, что он мой брат. Ты же знаешь, что он меня ненавидит.
– Ну… – заговорил эльф уклончиво. – «Ненавидит» – не совсем то слово, что ты ищешь, Эллана.
Возможно. Эванурисы проявляют и чувства, и эмоции не так, как простые смертные. Наверняка маг лучше знает, он-то может прочитать желания собратьев по их лицам, а рабам остается лишь гадать и молиться несуществующему Творцу о защите или милости. Эллана, не любившая упрашивать невидимых и несуществующих существ о чем-либо, никогда этого не делала, но сейчас ей жутко хотелось, чтобы к ее просьбе прислушался кто-то, чтобы по велению неведомого существа, более могущественного и сильного, свершилась ее воля.
Дикарка резко отстранилась, радуясь тому, что маг не просил ее подводить глаза. Она похлопала по своим щекам, чувствуя, как кровь приливает к коже, делая ее более румяной. Эллана стояла спиной к хозяину, теперь почему-то застеснявшись своего состояния. Будто у нее не было права на слезы в этот момент, не было никаких прав на грусть.
– Вернемся? – спросил мужчина, положив руку на ее плечо. – Я поговорю с Фалон’Дином, не скажу ему, что этот дикарь – твой брат или соплеменник, если он сам не знает об этом. Все получится.
– Пошли, – шепнула Эллана в ответ. – Меня… Меня немного трясет.
И в глазах у нее темнело, но дикарка об этом умолчала. Она вцепилась в руку мага, и тот почувствовал, что ладошка ее чуть-чуть вспотела. Эльфийка прикрыла глаза, собирая силы. Ей снова придется увидеть брата с этим клеймом на лице, с ошейником на шее, и в этот раз сам Шартан заметит ее в пестрой толпе плененных или свободных от чужого гнета эльфов.
– Это ничего, – ответил ей Фен’Харел. – Я поговорю с ним, а ты посидишь в зале, выпьешь вина или сока, как захочешь.
Проходя мимо одной из прислужниц, эльф поцеловал Эллану в плечо. Его связь с рабыней совершенно не смущала, а вот девушка, державшая поднос с канапе из сыра и глубинных грибов, почему-то отвела взгляд. Господа не редко обращают такое внимание на своих прислужниц, но чтобы вести себя с ними столь нежно… Такое, пожалуй, случается крайне редко. И Фалон’Дин, конечно, бывал мягок с подчиненными, уделял некоторым особенное внимание, но не так часто, чтобы привыкнуть. Раз в сто, в пятьдесят лет.
Двери оставались открытыми, совы, изображенные на них, так же вращали зрачками. Маг громко хмыкнул, заметив, что Андруил напилась до такой степени, что начала истерически смеяться, слушая очередную бессюжетную историю от Джуна. Дикарка по сторонам не смотрела, она уже огляделась. Шартана в помещении не было, Фен’Харел и сам удивился его пропаже.
– Куда делся Фалон’Дин и тот юнец, что показывал фокусы?
– Хорошенький, да? – спросила Гилланайн в ответ. – И эта его серьга в ухе так к месту, будто и правда дикарь. Он, кажется, ушел вместе с братом, а парнишку увели, чтобы он переоделся для другого номера. Фалон’Дин сказал, что он даст еще одно представление чуть-чуть позже.
Но господам, похоже, уже хватило развлечений. Гилланайн, стоявшая рядом с бокалом вина, была единственной, кто умудрился сохранить рассудок чистым, а сознание – здравым. Эльфийка кротко улыбнулась, слегка поджав красивые губы, когда встретила на себе взгляд Элланы. Она сама никогда не была дикой или свободной. Родилась в рабстве, но родилась с магией внутри, магией, освободившей ее от гнета. Как оказалось, слишком сильной магией. Конечно, природная красота и шарм, связь с Андруил и блеск глаз тоже сыграли свою роль в становлении ее личности, но это в куда меньшей форме.
– Я поищу его, – сказал маг, помогая Эллане сесть рядом. – А ты останься тут. Жди меня.
В присутствии Гилланайн эванурис вел себя жестче. Его голос стал чуть-чуть грубее, чтобы никто не подумал о том, что он держится с Элланой так уж мягко. Девушка не чувствовала стула под собой, руки ее опустились на столик, а эльфийка, беседовавшая с Фен’Харелем опустилась на соседний стульчик. Этого дикарка точно не ожидала: эванурисы общество рабов не очень-то любили, могли потерпеть, конечно, но только из собственной праздности и гордыни.
– А ты ему нравишься, – сказала она полушепотом, чуть наклонившись вперед, чтобы слышала только дикарка.
– Простите? – спросила девушка, не слышавшая почти ничего вокруг.
– Нравишься, – подтвердила она. – Ты молодая, хорошенькая, вся такая необузданная и свирепая, как тигрица. Фен’Харел давно так не увлекался. Тебе очень повезло, что ты попала именно к нему, не к Андруил и уж тем более… Не оказалась здесь. Фалон’Дин вежлив со мной сейчас, девочка, но когда мое положение было не лучше твоего, о… Приходилось терпеть его сальные взгляды и даже шлепки. Благо, что Андруил быстро поставила его на место, она хорошо это умеет.
– Вы и сейчас с ней…
– Нет, – перебила Гилланайн. – Иногда.
Она любила говорить с бывшими собратьями по несчастью, старалась не заноситься. Взгляд девушки бродил от одного гостя к другому. Силейз салютовала ей, подняв вверх свой бокал, Гилланайн ответила скромной улыбкой. Она недолюбливала их всех, считая, что некоторые из эванурисов не заслуживают оказанной им чести. Они – ничто, только грязь под ногтями. У Диртамена сил не хватит даже на то, чтобы выловить духа из Тени, а Эльгарнан слишком горд, чтобы заставить остальных магов умерить свои бесконечные желания и страсти. Андруил – импульсивна и глупа, Фалон’Дин – не сдержан и жесток.
– Кажется, она-то вас все еще любит.
– Почему тебе так кажется, девочка? – спросила магесса, делая еще один глоток вина. – Душа у Андруил темна и скрыта от посторонних.
– А взгляд, обращенный к вам, у всех на виду, – насмешливо произнесла Эллана.
– Дерзкая ты. Да, я тоже это замечаю в ее глазах, но не собираюсь снова потакать ее нескончаемым прихотям. Она не самая ласковая из эванурисов, милая. Андруил слишком заносчива и лжива, если хочешь знать, – говорила девушка без стеснения, зная, что рабыне можно выложить что угодно. – Она не стоит и фаланги моего пальца, но без нее обойтись я бы все равно не смогла. Моя мать была ее рабыней, а отец – одним из ее «маленьких господ». Гнусное было времечко.
– А где они сейчас? – спросила Эллана.
– Умерли. Все рабы когда-нибудь умрут… Андруил всегда так говорила. Я была единственным ребенком в семье, и потому, что выдалась очень хорошенькой, она разрешила моей матери выйти за отца замуж. Ну, знаешь, чтобы все было как-то… Цивильнее, не так унизительно, – исповедовалась она. – Отца мама никогда не любила, но он дал матери положение и приличную койку без клопов и сена в матрасе. В конце концов, девочка, ведь все мы думаем о своем комфорте, правда? Можно и потерпеть, стиснув зубки покрепче.
Должно быть, девушка вспомнила что-то печальное, ведь взгляд ее стал невеселым. Гилланайн допила вино, оставшееся в ее бокале, и решила, что теперь будет пить эль. Кажется, он был у одного из рабов на подносе, теперь не вспомнить у кого именно. Девушка поднялась, освобождая место кому-то другому, но обернулась, прежде чем оставить дикарку в одиночестве.