– Держись к нему поближе, если хочешь выжить в этом поганом местечке. Фен’Харел такой жалостливый, он может помочь тебе… Выбраться из этого круга. Может, выйдешь замуж за кого-то с положением получше, может, случится что еще.
Произнеся слово «круг» она повела пальцем в воздухе, рисуя невидимую окружность. Эллана смутилась от этого разговора, но отвернуться не могла. Она же может оскорбить ее, наделать проблем своему господину. Девушка поднялась и сама, решив, что больше не хочет смиренно ждать.
Гости веселились, никто на нее не смотрел. Рабы – только мебель, к ним интерес теряется быстро. Конечно, на Эллану обращали взволнованные взгляды, когда та только поступила в услужение к эванурису: она же происходила из дикого племени. Но сейчас, когда головы магов кружились от вина, никому до эльфийки дела не было. Девушка же вообще ими мало интересовалась.
Сейчас. Сейчас она прошмыгнула мимо главной лестницы и поднялась наверх, ближе к коридору второго этажа. Должно быть, тут располагаются спальни гостей и их приближенных. Там она кралась тихо, словно тень в ночи. Со стороны так и выглядело. Убранство здесь было мрачным, зловещим, если сказать точнее. Цвета были темными: синими и фиолетовыми, как звездный купол бесконечного ночного неба, света почти не было. Кое-где виделись золотые подсвечники, но все они были пусты и загрязнены отчего-то влажной пылью.
На негнущихся ногах девушка шла вперед. Все слуги были либо в саду, либо в зале, никто не встретился дикарке на пути. Да даже если бы и встретились, останавливать ее бы не стали. Валласлин на лице Элланы не принадлежал Фен’Харелю, он означал, что дикарка в распоряжении Митал. Магессу почитали, любили сильнее многих других господ, и рабы, которых коснулась ее праведная рука, рабы, что почувствовали на себе ее силу, в благодарность позволяли женщине многое, прощали мелкие прихоти и вспышки «праведного» гнева.
Двигаясь мимо статуй и приоткрытых дверей, Эллана смотрела только вперед. Она чувствовала в воздухе запах пота, вспомнила, что мужчины, вышедшие на сцену вместе с Шартаном, были крупными, вымотанными. Должно быть, они шли в эту сторону, должно быть, девушка на правильном пути.
Он где-то здесь… Но как? Если брат попал в ловушку, угодил в лапы к эванурисам, значит ли это, что весь клан попался на ту же удочку? Что, если за одним из поворотов сейчас плачет мать, на которую накинули ошейник, что, если в глубине этого дома заперта старая Хранительница? Эллана вздрогнула от волнения, продолжая идти вперед. Она не отводила взгляда.
Когда дикарка услышала в отдалении голос Фен’Харела, идти стала чуточку быстрее. Ее шажки больше не были такими тихими, как прежде, стали порывистыми и широкими. Эллана остановилась у приоткрытой двери, заметив свет, сочившийся из-под проема между дверью и полом. Голос был громким, отчетливым, и эльфийка припала в двери, чтобы слышать все как можно лучше.
========== 17. For all that we’ve got, don’t let go ==========
Шум нарастал. Гости веселели, вино текло рекой. Андруил уже долго голосила одну из пошлых песен, вереща что-то о том, что пора бы проучить одного из мальчишек, подносивших гостям угощения. Он, кажется, наступил на подол ее длинного и до дрожи неудобного платья и извинился, но слишком уж тихо, не так, как извиняются перед ней – вершительницей судеб. Никто не порывался проучить «счастливца», гости только хохотали, краснея все сильнее и сильнее.
Эллана все так же стояла перед дверью, ее хозяин теперь молчал. В щель она видела половину лица Фалон’Дина, его покрасневшую от выпитого вина щеку, блеск в глазах. Девушка боялась, что мужчина услышит ее, тогда придется оправдываться, извиняться за несдержанность и любопытство. Дикарка устроилась у пола, поджав к себе ноги. Теперь, сев, она видела и чью-то руку. Бледно-оливковую мозолистую ладонь.
– Да ты наглец, – прошипел Фен’Харел с непривычной его голосу злостью.
Собеседник его ухмыльнулся, хохотнув в ответ. Хозяин ее сидел к двери спиной, и девушка, к ее счастью, не могла видеть гримасы злобы, исказившей его покрытое бледными веснушками лицо. Глаза мага с отвращением смотрели вперед, на эвануриса, дерзнувшего попросить слишком большую цену за товар, с которым и без того готов был расстаться. Маг сложил руки на груди, золотые браслеты на его запястьях громко брякнули, столкнувшись.
– О, ты меня прекрасно понимаешь, дружок, – говорил Фалон’Дин. – Она хороша, словно демоница, словно дикая лань.
– Да не то, чтобы как демоница, – сказал брат хозяина дома, притаившийся в том углу комнаты, которого Эллана видеть не могла. – Хорошенькая, не спорю, но даже в твоем-то… Штате есть и получше. Просто тебя злит ее недоступность, да?
Эванурис громко хмыкнул, выгнув темную бровь. Он смотрел на собеседника не то с интересом, не то с надеждой, ожидая его ответа. Фен’Харел сжимал подлокотник, чувствуя, что начинает раздражаться еще сильнее, слыша подобные обсуждения. Конечно, «друзья» его выпили, позволили себе лишнего, но всему должен быть предел, и вот сейчас оба его достигнут, разбив шаткость этой тонкой грани.
– Может быть, не знаю. Но я уже долго думаю о ней, Фен’Харел. Ты знаешь, что цена очень неплоха, соглашайся, не трать наше время.
Он отвернулся. Жаль, что Эллана не понимала, о чем именно говорят эванурисы. Долго ждать не пришлось. Осознание шлепнуло ее по виску: оливковая рука кого-то, сидевшего неподалеку, принадлежала ее старшему брату, попавшему в плен. Она увидела знакомый шрам, но узнала Шартана только тогда, когда он качнулся на стуле, и из-за проема показалось его ухо с неизменной золотой серьгой.
Хотелось ворваться в комнату и вытянуть оттуда брата, а потом бежать от пьяных магов, от их клыкастых собак и уставших за день рабов, от шума огромных городов, имений и долгих дней, тянущихся многие тысячи лет. Да только все это – только мечты, надежды. Эванурисы – не уличные фокусники, показывающие детям исчезающий платок… Они –могущественные маги, способные менять ландшафт, способные испепелять семьи и города, уничтожать и созидать, творить и жизнь, и смерть.
– Ты просишь невозможного, – ответил Фен’Харел, не изменившись в лице.
– Но ты сам ведь спишь с ней, – парировал эльф, ухмыльнувшись. – Почему же мне тогда нельзя?
Он нахмурился, подаваясь вперед. Теперь руки мага покоились на его коленях, он опирался на них, всматриваясь в глаза мужчины напротив. Девушка догадалась, о чем идет речь, и дрожь скользнула вниз по ее ослабшему телу. Начиная с пальцев рук и заканчивая икрами, лодыжками и ступнями. Хорошо, что в этот момент Эллана сидела на полу, а не стояла, рискуя свалиться от внезапного приступа отвращения.
– Подумать только: я предлагаю тебе раба за одну только ночь с твоей девчонкой, за одну только ночь, Фен’Харел. Да я даже не собираюсь ее калечить или что-то в этом роде. Вернется такой же, какой уходила.
– О, это неплохая сделка, – поддакивал Диртамен. – Но ты уверен, братец, что оно того стоит? Девчонка диковата, еще чего у тебя отрежет или откусит.
Маг только улыбнулся в ответ. Она дикая, да, подмечено это верно, но совсем не глупая. Даже если рабыне захочется укусить его со злости, та этого не сделает, перетерпит, опасаясь за собственные уши, которые он может отрезать и насадить на нить. Впрочем, уверяя Фен’Харела в том, что дикарка не пострадает, Фалон’Дин привирал. Эллана разозлила его, разозлила сильно, и такое поведение нельзя было ей спустить. Что, если в народе пойдут ненужные разговоры о том, что хозяин размягчился?
А ведь, если подумать, сделка действительно была хорошей. Даже слишком хорошей для того, чтобы состояться. За рабов, обладающих редким даром магии, всегда просили много, а уж за мага-дикаря должны были отдать целых десять, а то и пятнадцать обычных мужчин или женщин. Хранителей и Первых поймать всегда сложно. Они – словно полоумные сектанты, служители культа и его покровители, находят способ избежать рабства. Любой способ, начиная самоубийством, а заканчивая кровавой бойней средь рабов и дальнейшим побегом.