Комнатка, в которую их поселил Фалон’Дин, словно назло оказалась самой маленькой из всех гостевых апартаментов. Все еще обиженный эванурис желал показать магу свое скверное настроение посредством нанесения ответной обиды. Обычная в этих кругах практика. Дикарка молчала, ожидая, когда эльф начнет рассказ. Она по сторонам не смотрела: интерьер интересовал ее мало.
– Ну же… Расскажи, как все прошло, Фен’Харел, не заставляй меня ждать еще дольше, – попросила она.
– О, Эллана, ты как маленький ребенок, ждущий от меня шоколадку, – шикнул эльф, запирая дверь.
– Речь идет о жизни моего брата! – крикнула девушка, раздражаясь от такого отношения. – Не нужно скрывать от меня…
– Помолчи.
А интерьер стоил того, чтобы его рассмотреть. Здесь не было сов, что могло удивить уже привыкшего к их присутствию гостя. Только темно-фиолетовые стены, аскетично смотрящие друг на друга. Огромное окно во всю высоту сейчас все равно было темным, на длинном столе виднелись засаленные подсвечники, но ни одной свечи в них не было. Кровать была узкой, но матрас – мягким, и Эллане, и Фен’Харелю это даже нравилось, ведь всю ночь им предстояло обниматься.
– Я не смог договориться, Эллана, сделки не получилось, ничего не получилось.
– Ты врешь мне.
Она и не думала его обмануть. Дикарка, подслушавшая большую часть разговора, знавшая, на каких условиях должна была быть заключена сделка, не собиралась лукавить. Пусть соглашается на пари, на отвратительное условие Фалон’Дина, на что угодно. Маг отвернулся от нее, взгляд его был направлен к окну. Говорить не хотелось, но тишина пугала и раздражала эвануриса куда сильнее, чем звук собственного голоса.
– Я все слышала, – говорила девушка. – Почему ты не согласился, Фен’Харел? Ведь это всего одна ночь, если сравнить ее с… С целой жизнью.
Внутри эльфа шла борьба. Жестокая битва между полярно разными чувствами. Благородство, сочувствие и жалость проиграли не то ревности, не то жадности или детскому нежеланию делиться. Маг развернулся к Эллане, хотел прижать ее к груди, чтобы чувствовать девчонку ближе, но та отступила назад. Комнату, в которую их поместили, нельзя было назвать отвратительной, но что-то мага все равно отталкивало. На стене он заметил картину, выполненную с бездарным копированием сложной техники, рама на ней была богатой на золотые кружева, но ветхой, а на самом краю виднелась полоса пыли. И почему он вдруг подумал об этом?
О, дикарка могла сказать многое, в груди ее бушевала гроза, молнии освещали скрытые за ребрами страхи. Ей не хотелось ложиться под подлого эвануриса, но хотелось спасти жизнь брата. И если за это от нее просят лишь закрыть глаза и потерпеть, лишь вытравить из памяти позорный эпизод соития, сделать вид, будто ничего не произошло, она не станет возражать. Пусть случится то, что случится, лишь бы Шартан не пострадал от беспечности его младшей сестры.
– Потому что ты моя, Эллана, и я не собираюсь с кем-то тебя делить, – ответил маг, жалея о своих словах, но не останавливаясь. – Потому что ты принадлежишь только мне… Понятно тебе, дитя? Так понятно?
Наверное, он не смог бы произнести эти слова, не выпив пару бокалов задолго до скверно повернувшегося диалога. Дикарка не сразу осознала услышанное, все это казалось ей только гадким сном. Она отдала сердце эванурису, она возлегла с ним по собственной воле, решив, что у него совсем иная душа, другие помыслы. Но теперь, когда пыль спала, туман осел, она видела его в полный рост, она понимала, кто стоит перед ней. Маг. Хозяин. Поработитель.
Слезы полились из ее глаз тонкими ручейками. Капля за каплей. Если раньше она стеснялась проявления чувств, сейчас скрывать их не стала. Эллана смотрела магу в глаза, смотрела за тем, как меняется выражение его лица. Слезы падали на ее платье, стекая по щекам, слезы делали ткань темнее, слезы не делали ее жалкой, Эллана была трогательной. Эльфийка подняла ладонь, собираясь стереть их, но тут же опустила руку, опустила глаза в пол. Она не могла сделать вдох.
– Мне понятно. Ваша рабыня, которую вы не хотите ни с кем делить… Да, господин… Это понятно.
«Господин». Как больно может бить это слово. Эванурис сделал шаг навстречу девушке, намереваясь обнять ее, но почему-то остановился. Сердце колотилось в груди, било мага за сотворенное действо. Сказанного не вернешь назад, время не отмотать. Эллана закусила губу, чувствуя, что вот-вот закричит от боли. Ее брат – в рабстве, ее гордость – сломана, а ее чистая и искренняя любовь – только выдумка наивной девчонки, фикция, сказка. Да, некоторые молодые эльфийки из ее клана влюблялись в плохих парней, бездельников и хулиганов, теряли головы и попадали в беды, но Эллана… Эллана обошла всех. Вот, почему она теперь особенная?
– Могу я прогуляться перед сном, господин? – спросила дикарка тихо, стараясь вернуть голосу спокойствие.
– Прошу тебя, Эллана, – ответил Фен’Харел. – Не нужно так. Я… Я не хотел этого говорить, я имел ввиду не то.
Не хотел, но сказал. Сказал.
– Могу, господин?
Он хотел отказать ей, но не сделал этого. Язык не повернулся. Маг решил, что сейчас лучше всего будет отпустить рабыню, лучше всего будет дать ей возможность прогуляться, подышать свежим воздухом Она же не может вечно на него злиться, так? В конце концов, Эллана же не глупа. Она обязательно поймет, что маг выдал эту тираду не специально, что он вовсе не считает ее своей вещью, придатком. Но для этого понадобится время, только и всего. Эллана ушла, дверью не хлопнув. Она выскользнула наружу, словно тень, словно мышка, и мрак проглотил ее, оставив лишь отблеск золотых браслетов и тонкий запах тертого яблока. Все, что осталось магу.
========== 18. I can’t pull you closer than this ==========
Маг еще долго ворочался в ту ночь. Он больше не выходил из комнаты, зато слышал веселые голоса шумной толпы, резвящейся то в одном, то в другом зале. Спать эльф не мог только потому, что мысли роились в его голове, сбивая друг друга с ног. Он боялся, что Эллана уже не вернется, что это ее «пройдусь» окажется попыткой побега, которая удастся ей лучше, чем можно ожидать. Хорошо, если все сложится удачно, и несчастная дикарка сможет удрать от хозяйских псов, перелезть колючую изгородь, но… Если она погибнет в попытке?
В конце концов, принявшие на грудь эванурисы становились только злее, более жестокими и наглыми. Любой мог сотворить с ней что-то недоброе. Эльф поворачивался с бока на бок, то и дело представляя себе страшные картины расправы. Посреди ночи маг встал, свесив ноги, чтобы пойти на ее поиски… Но все страхи развеялись с приходом Элланы.
Когда маг, вымученный тяжкими думами, поднялся с места и собирался идти вслед за пропавшей рабыней, Эллана тихо отворила дверь. Она не легла рядом, опустилась на стул и просидела в нем всю оставшуюся ночь. Часа два, не больше. Эванурис ничего не сказал, не нашелся в тот момент, а на утро гадал, спала ли эльфийка ночью.
Они уехали из поместья первыми, и Фалон’Дин вышел во двор вместе с Шартаном на цепи, чтобы проводить гостей взглядом. Он сделал это специально, намереваясь подразнить мага игрушкой, которую он никогда не получит. Юноша казался эванурису забавным, но ничего более. Сейчас его мысли тяготели к другому образу, а глаза искали похожих девушек на ближайшем невольничьем рынке.
Эллане все же удалось перекинуться с братом парой слов. Нет, не в момент прощания, но в ту злосчастную ночь. Она вышла из дома вся в слезах, в слезах добрела до задворок. Оказалось, что рабы Фалон’Дина спят в отдельном помещении. Приличном таком, словно в маленьком дворце для служек. Мужчины спят отдельно от женщин, женатым парам отдаются привилегированные комнатки на две-три пары. Шартан сказал, что браки в общине вообще поддерживаются, так как помогают увеличивать популяцию рабов, экономят средства хозяина.
Дикарка нашла брата в одном из бараков. Он чистил ногти маленькой щеточкой, оттираясь от золотых блесток перед следующим выступлением. Хорошо, что рядом никого не оказалось, и Эллана смогла влезть в окно, согнувшись в три погибели, расспросить братца о том, как все случилось. Чувство вины стало еще тяжелее, ведь эльфийка уверилась в том, что глупый мальчишка пошел именно вслед за ней, и из-за нее попал в плен.