– Эллана, я – не зверь. Я знаю, что рабам живется тяжело… Но, боюсь, что вы опрометчиво спешите.
– Ты просто не знаешь, как мы все устроили, Фен’Харел, – хвастливо пропела она. – Я собиралась предупредить тебя перед Охотой.
Когда он снова шагнул к Эллане, она не отошла. Теперь страх прошел, оставив от себя только напоминание. Девушка позволила магу обнять себя, прижать к груди, чувствуя, как бьется ее храброе сердце. В глазах эвануриса, прожившего многие века, видевшего падения городов, могучих собратьев, разрушения долин и земель, смерти храбрецов и трусов… Девятнадцатилетняя Эллана была лишь несмышленым ребенком, глупым и импульсивным. Она – бродит в темноте, не разбирая пути. Она – желает бороться за то, чего когда-то лишилась, за то, чего никогда прежде не имела.
– Рабы устали ждать. В городе только и шепчутся о том, что должно свершиться, Фен’Харел, почему вы так слепы? И никто из господ еще не догадался! Потому что мы никому не дадим узнать, пока не пробьет тот час, что…
– Глупая, – прервал ее маг.
Эллана замолчала. Она виновато поджала губы, взглянув на него до ужаса жалостливо. Эти зеленые глаза смотрели мимо, сквозь мрак и темноту, сквозь долгие-долгие метры земли, камня и дерева. Дикарка, не видевшая той доли страданий, что выпала остальным рабам, была только сообщницей. Шартан – он инициатор происходящего, зачинщик драк и вожак стаи. Брат обитал среди страждущих, он не из чужих разговоров знал, что происходит в золотой клетке поработителей, он мог остановить это безумие и желал поступить именно так.
– Эллана, ты, что, правда думаешь, что никто раньше не пытался остановить их? Остановить… Нас? Многие пытались и до вас с этим глупым мальчишкой, дитя, но посмотри, что случилось.
Нет, она понятия не имела. Фен’Харел знал, что отчаяние приводило рабов к радикальным мерам. Да, загнанные и до этого времени собирались в группы, нападали на дворцы и замки, осаждая их днями напролет. Только каждый раз они терпели поражение. Поражение за поражением, снова и снова, умирая один за одним. На плахе, на поле битвы, в лапах врага… Воодушевляющие речи, что собирали рабов, не решали всех их проблем. Раньше многие эльфы обладали магией, раньше, когда эванурисы позволяли Тени проникать в них… Но после очередного восстания маги решили ограничить возможности своих подчиненных еще больше, лишив их доступа к значительной части силы, оставив бунтарям еще меньший шанс на победу.
– И знаешь, что с ними произошло? – спросил эльф громко.
– Нет, – ответила девушка, отворачиваясь.
– О, я тебе подскажу. Так ты видишь, чтобы тирания кончилась, Эллана? – спросил маг, обводя руками воздух вокруг себя. – А? Видишь, чтобы эванурисы смирили свою гордыню? Нет, Эллана, нет, дитя мое. Теперь понимаешь, что случилось? Их всех убили. Всех, Эллана. Я видел реки той крови, крови заплутавших, крови вымученных эльфов, я… Я был свидетелем. Я проливал ее, дитя.
Эльф замолчал, оборвав себя на полуслове. Страшная картина возникла перед ним: поверженные тела, еще живые рабы, молящие о милости, но получающие только заряд электричества по вскрытым животам. Фен’Харел хорошо это помнил. Смрад гниения, разносившийся на многие-многие мили, сладковатая вонь погубленной жизни. Эванурисы отказывались хоронить бунтовщиков, оставляя эту работу диким зверям. Конечно, когда запах стал невозможным, эльфы решились закапать трупы в общей могиле, но дух разложения все еще слышался там, неподалеку.
– Но у них не было тебя, – ответила Эллана тихо.
Фен’Харел улыбнулся. Он снова взглянул на нее, но теперь по-другому. Конечно же, ее желание, ее жажда свободы казалась ему смешной и дикой. Птица, выросшая в неволе, к свободе почти не стремится, она не догадывается о мире, что лежит у ее лап. У нее есть только смутное представление о том, как живется снаружи, ей кажется, будто и здесь неплохо, хорошо и с цепью на шее… И с каждым поколением птиц, пойманных в клетку, с каждым новым птенцом, что представляет свою жизнь только такой, какая она есть в данный момент, понятие «Свобода» в головах этих птиц размывается. Они уже не знают, как ловить рыбу, где искать ягоды, и как вить гнезда.
Так же с рабами. Эллана хорошо знает жизнь вне гнета магов, жизнь без ударов плети на спине. Она пряталась в грязи и темноте, она охотилась до полного измождения, а добычу делила меж всем племенем поровну. Девушка не питала тех иллюзий, что были у ее менее удачливых братьев, родившихся не в той части света. И даже если попытка Шартана и Элланы удастся, если они свергнут эванурисов и смогут совершить этот злосчастный переворот… Мир не станет радужным и приветливым ко всем.
Всегда нужны чернорабочие, всегда нужны охотники и охранники. Кто же согласится добровольно пожертвовать мечтой о лучшей жизни, когда вот она, перед носом? Фен’Харел плохо понимал, как новое общество собирается существовать, но слепая вера дикарки почему-то тронула его. Есть ли гарантия того, что новый мир не станет таким же, сменив только тех, кто стоит у руля?
– Ты думаешь, что я один смогу одолеть их всех, дитя? – спросил эльф, все еще не уверенный в том, что он хочет помочь. – Я силен, ты знаешь об этом, но, кстати могла бы чаще мне напоминать. Да… Но я все же не так силен, Эллана, чтобы положить к твоим ногам мир.
– Ты не будешь один, и мира мне не надо. Я буду рядом, Шартан, да тысячи взбешенных несправедливостью эльфов… Фен’Харел… Ты же знаешь, что пора прекратить это, остановить колесо.
Пора бы. Да только сможет ли один несчастный эльф противостоять целому миру? Маг не питал никаких надежд, относительно сил восстания. Тысяча эльфов, обладавших магическим даром, едва могли сравниться с одним самым слабым эванурисом. Возможно, Митал или Гилланайн, что сама не так давно была рабыней, согласятся помочь в этой борьбе, но рассчитывать на них нечего. Обе были жалостливы, но расчетливы, ведь иначе в этом мире выжить нельзя.
– Хорошо, – нехотя ответил эльф. – Но восстания не начинают вот так, Эллана. Необдуманно. Я хочу знать все о ваших планах, чтобы помочь вам скорректировать их лучше, чем можете вы, дитя.
Дикарка только закивала. Позже эльфийка попросит его не называть ее так под страхом болезненного удара по самым нежным частям его сильного тела. Она почему-то не могла поверить в искренность слов мага. Эллана знала, что эльф сочувствует рабам, что он втайне ненавидит каждого из своих собратьев – эванурисов, не разделяет их жажды крови и страданий… Но услышать согласие вот так скоро – слишком странно. Черное оперение ворона блеснуло во мраке, и Эллана вытянула руку вперед, чтобы позволить птице приземлиться. Она все объяснит, даст прочитать те письма, что были спрятаны в одной из верхних комнат, расскажет про злосчастную Охоту, что ждет впереди. Она все объяснит. Ночь будет длинной.
========== 22. I’m a dead man walking here ==========
– Ты же теперь свободна, Эллана, верно? – спросила раскрасневшаяся Магнолия, собирая ее дорожную сумку.
Девушка лениво ковыряла положенный перед нею омлет. Без энтузиазма, без каких бы то ни было восторгов. Яйца, лук и молотый душистый перец – не так уж вкусно, да и сил никаких не дает. Ей бы сейчас лепешку из геркулеса съесть, или сушеных кореньев… Дикарка громко выдохнула, услышав заданный ей вопрос. Свободна и свободна, что дальше? Почти ничего все равно не изменилось.
– Ну да, – ответила дикарка, не понимая, к чему все идет.
– Так зачем тебе все это? – спросила женщина, отходя от ящиков с вещами и бегло помешивая бульон, стоявший над очагом. – Ты же теперь можешь вернуться к своей родне и забыть нас всех.
Магнолия все знала. О плане, о готовящемся восстании, о грандиозном побоище, что предстоит им всем в самом скором времени. Знала, и не знала, как к этому знанию относиться. Душа рвалась в бой вместе с радикально настроенной молодежью, но опыт, пережитый много лет назад, внушал женщине страх перед возможными последствиями. А что, если они не смогут отстоять свои права? Что, если проиграют, если погибнут напрасно, усугубив положение остальных рабов?