Нет. Дикарка так не думала, не думала, что сможет с ним справиться. Она была пылинкой. Эллана хмыкнула, понимая, насколько безнадежно ее положение. Фен’Харел злился, он шел в другую сторону, никто здесь не пройдет, не спасет ее. Мысль о том, что бледные пальцы Фалон’Дина коснуться ее тела, о том, что этот язык проведет линию на лице девушки… От скулы до скулы…
– Технически, ты уже не принадлежишь Фен’Херелу, девчонка, ты потеряла неприкосновенность, – произнес эванурис, делая шаг к ней. – Так что стой смирно, пока я не разозлился. Не бойся, потом даже попросишься ко мне в штат…
Не попросится. Эллана в последний раз хмыкнула, закусывая губу. Ей хотелось назвать эльфа червем, брякнуть что-то напоследок, но та не стала. Дикарка шагнула назад, еще раз и еще. А после обернулась. Она стояла на самом краю пропасти, и шапки деревьев, растущих в низине, смотрели на нее не то с жалостью, не то с любопытством. Дикарка прыгнула вниз, чувствуя, что лучше утонет в зеленой листве, напорется на ветки, чем то, что ждет ее здесь.
Падала она не так долго, как планировала. Фалон’Дин не успел поймать девчонку в воздухе, да и попытка его была вялой. Наверное, какая-то часть его жестокой души желала ей смерти. Даже больше, чем плотских утех. Эванурис, потрясенный совершенным дикаркой шагом, еще долго смотрел ей вслед. Почти жалостливо.
Но стоило эльфу обернуться, как взгляд его изменился.
========== 24. Where you will still be all alone ==========
Никто и не догадался о том, что произошло. Об этом вообще сложно узнать, не увидев своими глазами, не услышав, не почувствовав. Может быть, ей удалось бы выкарабкаться, если бы хоть кто-то пришел на помощь, пока Эллана лежала там, на сырой земле. Пара острых веток пробили ее жилистое тело насквозь, с них сочились ошметки ее кишок. Кровь украсила все вокруг, зеленые листья – теперь алые. И дикарка, упавшая боком, уставилась в темноту перед собой.
Она летела вниз, задевая кроны деревьев, пока не плюхнулась на землю. Кажется, успела сломать пару ребер, прежде чем устроиться окончательно. Первые минуты Эллана ничего не чувствовала, не понимала, что ветки смягчили падение, и она не разбилась. Только что-то билось чуть ниже живота, там, где из нее вытекала кровь, река крови, гноя, затопившая, казалось, все вокруг. Но это блаженное ощущение небытия, ощущение покоя не продлилось долго.
Боль пришла. Она накрыла ее с головой. Когда что-то кольнуло в боку, эльфийке захотелось крикнуть, но дыхания не хватило. Не было голоса, не было ничего, кроме горького сожаления, кроме желчи и сукровицы, заполнившей рот. Гордость в обмен на жизнь, гордость – тяжелее, чем существование, отягощенное воспоминанием о том, что Фалон’Дин собирался с ней сделать.
Умирая, Эллана старалась утешить себя, не думать о грустном, не думая о возможном. Сознание говорило с ней, отвлекая от нарастающей боли. Фалон’Дин все равно бы ее убил, верно? Слова мага, слова эвануриса не значат ничего. Они – пыль, что осядет на пол, когда ветер перемен утихнет. Он унизил бы ее так, как никто прежде, использовал бы в своих интересах для удовлетворения самой низкой потребности… А после должен был прикончить, зная, что Фен’Харелу не понравится новость.
– Фен’Харел, – прохрипела Эллана, вспомнив это имя, чувствуя в нем всю сладость уходящей сквозь пальцы жизни.
Она не звала ни брата, ни мать, относившуюся к дочери с прохладцей. Она звала его, молила о помощи, но дождаться не смогла. Вытерпев весь тот ужас, всю ту боль, что сопровождала ее около часа, двух, Эллана закрыла глаза, чувствуя спасительную слабость. Закрыла, чтобы потом никогда не открыть их, чтобы погрузиться в вечную темноту собственных век и остаться в ней, утонуть, потухнуть, как блуждающий огонек в холодной зимней ночи.
На другом конце леса Шартан вздрогнул. Он прислонил ладонь к животу, чувствуя, что что-то крутится внутри него. Не боль, но волнение. Гадкое, режущее надвое. Юноша пошатнулся, и его эванурис, шедший чуть поодаль, остановился. Он взглянул на раба с беспокойством.
– Что-то случилось? Ты ударился?
– Нет, господин, все в порядке. Просто немного…
– Устал? Ты уже устал, Шартан? Я отведу тебя в лагерь, ничего страшного.
Диртамен к нему привязался. Сильнее, чем сам того ожидал. Наверное, магу необходимо было над кем-то покровительствовать, кого-то учить, за кем-то присматривать… Или было в его отношении к юноше что-то более интимное, более теплое. В конце концов, Шартан – милый мальчик с широкими скулами и маленьким острым подбородком. Многие рабыни на него заглядываются, многие хотели бы оказаться на месте Сари – выбранной им эльфийки, что Диртамен выкупил из местного борделя ради своего нового раба.
Все вокруг знали, видели, что эванурис не прочь перевести отношения с новеньким на другой уровень. Все видели, а Шартан – не понимал, к своему счастью. Он не был знатоком в таких вопросах, зачастую игнорируя девушек собственного клана, что не отказались бы разделить с ним беседу, чашку горячего травяного чая или не менее горячую постель. И не для того, пожалуй, чтобы всю ночь любоваться в ней звездами.
– Ты ничего, случайно, здесь не трогал? Можно отравиться всем. Ягодами, листьями, воздухом… Ненавижу природу, Шартан. Будь моя воля, мы бы все жили средь безвредных неподвижных камней.
Юноша ужаснулся. Он снова взялся за живот, в попытке успокоить тупую ноющую боль, появившуюся внезапно, но она не прошла. Идти Шартан мог, но разогнуться – уже нет. Хорошо, что эльф не далеко ушел. Диртамен относился к этой охоте исключительно как к развлечению. Соревнования такого рода его никогда не интересовали. Он ждал, что Фалон’Дин попросит брата поделиться добытым, чтобы утереть нос Фен’Харелу, но тот ничего не говорил, должно быть, опасаясь, что так покажется ему жалким. Опасался он не зря: Диртамен давно говорил брату, что тот потерял былую хватку, что рабы его распоясались и позволяют себе лишнего.
Перед глазами юноши проплыли искры. Ярко-розовые, слепящие. Такого цвета бывают только цветы в садах у эванурисов и их же платья и костюмы. Такого противного цвета в дикой природе не встретишь. Шартан протер глаза грязными руками, пытаясь от них избавиться. На фоне шумел монотонный голос Диртамена, уходившего все дальше и дальше. Болтать он любил.
– Я не выиграю, но в этом твоей вины нет, – говорил эванурис, резко развернувшись, и положив руку на плечо Шартану. – Охота – спорт дураков, мой мальчик.
И только дураки приходят на нее в таких странных нарядах. Диртамен не надел доспеха, он был в своей парадной тунике, расшитой золотыми нитями, что складывались в красивого ворона. В волосах его были золотые колокольчики, и животные слышали мага еще за несколько миль до того, как увидеть.
– Да, господин, – говорил Шартан, пропуская его слова мимо ушей.
Эльф действительно не хотел больше охотиться: живот болел все сильнее, но юноша предпочел бы добраться к лагерю сам, без провожатых. Впрочем, выбора ему не давали. Диртамен все болтал и болтал, такое с ним случалось частенько. Рот никак не желал закрываться, а размышления лились бурным потоком.
Зеленое море листвы расступилось, из-за его края показался светло-фиолетовый отблеск палатки Диртамена. Шартан сдавленно улыбнулся, предвкушая глоток чистой воды с эльфийским корнем, что чуть притупит его боль. Он сам набрал с собой запасов этого зелья, понимая, что оно всегда нужно в долгой дороге. Эванурис против его причуд не возражал, даже обрадовался тому, какой инициативный малец ему достался.
– Вот мы и на месте, – произнес маг, подталкивая Шартана к тропе, что вела к поляне, служившей эльфам стоянкой. – Тебе легче?
– Нет, господин, пока нет. Я думаю, что сейчас все пройдет, господин.
– Мы никуда не спешим, – ответил Диртамен, обгоняя эльфа. – Остальные справятся и без нас двоих, отправим замену.
Нужно бы напомнить ему, что правила обязывают эванурисов самих участвовать в этом мероприятии, используя слуг лишь в качестве носильщиков. Да только что от этого толку? Могущественные маги давно уже творят все, что хотят. Меняют и правила, и судьбы, и сам жизненный уклад в угоду себе, ради развлечения, выгоды. Диртамен и любой другой эванурис может делать все, что ему заблагорассудится, все…