Широкоплечий эльф втолкнул ее внутрь, рывком запирая дверь. Дикарка послушно шагнула, намереваясь усыпить их бдительность кротким нравом. Дом ее хозяина оказался чуть более аскетичным, чем поместье Андруил, так и кричавшее о ее достатке и безмерно прекрасном вкусе. Мрамор здесь был светло-зеленым, золотые прожилки мелькали крайне редко, а потолки не были столь высокими. Эллана, привыкшая к открытому небу над головой, к шуму ярких белых звезд и далекого ветра, сначала почувствовала страх. Словно ее поймали в клетку или загнали в пещеру, словно над головой пролетел дракон, и от этого ей было так темно.
Страшно. Ей было ужасно страшно. Пальцы вцепились в тонкую ткань платья, и Эллана не отпускала ее, пока к ней не подошла чуть более старая женщина. Ее лицо уже прорезали несколько неглубоких, почти незаметных морщин, глаза подернулись налетом мудрости, тяготящих воспоминаний. Только ярко-рыжие волосы с проседью и веснушки указывали на былую свежесть, только складочки вокруг ее маленького рта говорили о том, что она привыкла смеяться ровно столько, сколько ей самой того хочется, не заботясь о возможных последствиях.
– Где же он тебя откопал? – спросила женщина, сразу же разглядев ее дикую натуру. – Ты, что, паслась вместе с галлами?
Она посмеялась своей же шутке, которую никто больше смешной не находил, и схватила Эллану за руку. Грубо, но без боли. Пришлось идти вперед, не отставая от женщины ни на шаг. Стены мелькали по обе ее стороны, кое-где девушка разглядела остатки блестящей пыли в воздухе, удивившись тому, что никто этим не занимается. Неужели привередливый господин не ткнул прислугу носом в эту дрянь, заставив очистить воздух, которым ему приходится дышать?
– Меня зовут Магнолия, – сказала женщина громко. – А тебя как? Небось, что-то странное и дикое, вроде Колючей Орхидеи или Призрачной Лозы. Слыхала я, что дикари такое любят.
– Чушь, – отозвалась эльфийка. – Вот у вас, похоже, любят выдумывать всякую муть про свободный народ, лишь бы самим себе казаться менее жалкими.
– Каждый выживает, как может, милая, и поверь мне, что мы существуем не хуже многих. Наш господин будет очень добр, если ты будешь послушна, и он ни разу не взял ни одной девчонки силой, ни разу, милая. Уж поверь мне, приводил он таких красоток… А ведь даже не позарился.
Похоже, старой эльфийке ее владелец нравился. Улыбочка растягивала ее сухие губы, глаза блестели странным далеким светом. Эллана отвернулась, встретив перед собой очередную мозаику. Тысячи перламутровых кусочков складывались в одну незатейливую картинку: волк, сидевший прямо перед лицом смотрящего. Дикарка давно ненавидела волков.
Хранительница всегда говорила своим юным охотникам: хищники не тронут вас, если не будут слишком голодны или напуганы, только не подходите к их стаям, не устраивайте им разбой. Да только такая тварь все равно покусала одного из молодых учеников, и юноша скончался по дороге домой, истекая кровью, так и не вернувшись в лагерь.
Все, у кого есть зубы – кусают. Эльфийка навсегда запомнила эту простую истину. Она не склонна питать иллюзии, строить теории о всепоглощающей доброте ее окружения. Ей все было ясно: на свете нет ни одного создания, что не хотело бы пожрать ее плоть, будь у того возможность.
И она, она – Эллана не исключение. Сейчас-то ей кажется, что хозяева – только узурпаторы, только бесчестные гордые эльфы, воссевшие на трон, сотканный из их общей ненависти, чванливости, фанфаронства и из их предрассудков. Но будь в ее руках подобная мощь… Разве стала бы эльфийка прятать ее внутри?
У Элланы не было ответа, и вопрос мучал ее. Некоторыми ночами, минутами звенящей тишины. Будь в ее руках сила, возможность править, творить и разрушать целые миры… Что бы она стала делать? Неужели ушла бы в отшельники, чтобы постигнуть высшую мудрость, раздать ее обывателям и взирать на них с высоты горы просвещения? Верилось в это крайне плохо.
– Собаки сгрызли твой язык, девчонка? – спросила женщина, прищурившись. – Ты, кажется, не из пугливых. Чего тушуешься?
– Эллана, – ответила она, поворачивая. – Меня так зовут.
Немолодая эльфийка слабо улыбнулась. Она остановилась в узком коридоре, вставила ключ в замочную скважину, отворила дверь. Коморка, заплывшая и пылью, и паутиной, роскошью не отличалась. Одна старая продавленная кровать с грубой суконной подушкой, набитой прессованным гусиным пухом, колючий соломенный матрас, две полки для рабочей формы, столик, за которым можно было поесть и почитать. На столе имелась подставка для свечи, но самой свечи не было, только капли воска, оставшиеся от предыдущей. А на пыльном потолке, прямо над кроватью, виделось лицо все того же волка. Лицо, заплывшее старой грязью и паутиной.
– Хозяин не держит много рабов, – говорила женщина, проходя вперед. – У нас у всех свои комнатки, но, если он притащит еще одну девицу, я все равно поселю вас вдвоем, будет повеселее.
Женщина подняла полу своего фартука, привстала на цыпочках и наскоро протерла оконце, являвшееся единственным источником света в помещении. Комната, отведенная для новоприбывшей, находилась на первом этаже, как и у всех слуг. Босыми ступнями Эллана чувствовала холод, исходящий от пола, он шел от самой земли. За окном колыхалась трава, выросшая слишком высокой, парили бесцветные утренние мотыльки, ведомые сладкими запахами ядовитых цветов.
– У меня сейчас есть другая работа, но я приду к тебе позже. Форму принесу, а платьишко ты все же не выкидывай. Можешь пока погулять по дому, посмотреть что тут к чему. Только хозяину на глаза не попадайся, мало ли что.
– Что? Прикончит меня?
– О, милочка, ты бы стала первой, – легко ответила стареющая рабыня. – Просто не искушай нашего хозяина, и, может быть… Может быть, он тоже не будет глух к твоим просьбам.
Женщина повидала многое, переходя из одних рук в другие. Она видела Эллану насквозь, понимала, что с этой девчонкой у нее будут проблемы. Дикарка непременно попробует убежать, и попытка ее даже может оказаться успешной, если по земле ее хозяина пройдут ноги странствующих эльфов. Магнолия слышала о том, как счастливчики сбегают от своих господ, и некоторым даже удавалось кануть в бездну забвения и умереть на свободе, никогда больше не ощутив тяжести ошейника. Возможно, если бы она была чуточку смелее, будучи молодой и полной сил, сама бы попыталась скрыться.
Она вышла, оборвав беседу, так ничего и не рассказав, и Эллана осталась одна. Пауки над ее головой перебирали тонкими лапками, решая, стоит ли им убегать, спасаясь от новоиспеченной хозяйки этого потолка. Эльфийку грязь не смущала: она всю жизнь спала то в холодной пыльной палатке, то на сырой земле, просыпалась от ласкового касания проползающей мимо змеи или липкого дыхания галлы, что приняла ее спальник за островок травы и подошла, чтобы опробовать его первой.
Эллана впервые за долгий, за выматывающий день осталась одна. Она снова огляделась по сторонам. Наверное, было бы куда лучше, упади она на кровать и заплачь от досады и горечи. Жаль, что за дикаркой подобной привычки изливать свои чувства не водилось.
Девушка только закричала. Громко так, сдернув с себя белое платье, сквозь которое просвечивались ее соски, виднелась линия бедер. Лохмотья падали на пол под ее крики, под топот босых ног. И все немногочисленные слуги, обитавшие в доме, понимали, что спускаться и успокаивать ее – сейчас бессмысленно.
Разорвав обновку в лоскуты, надругавшись над деланной щедростью Андруил и ее рабынь, Эллана схватилась за голову. Каштановые волосы прошли сквозь пальцы. Озарение словно пришло только сейчас: она же попала в плен. Не в капкан враждебно настроенного клана, не в клетку работорговцев, что еще не уехали на рынок, чтобы сбыть ее с рук. Она уже. Уже в лапах господ, уже в их могучих руках, норовящих сдавить ее шею еще сильнее.