Почерк был такой аккуратный, словно Рамси прилежно переписал текст с выверенного черновика.
“31 мая
Здравствуй, Теон!
Признаться, я был весьма удивлен, когда получил от тебя весточку. Как жаль, что она была совсем короткая, но мне было очень приятно узнать, что, по крайней мере, два последних письма ты все-таки прочитал.
Правда, я почти забыл, что написал в последней записке, однако твои упреки немного освежили мою память. Я тогда был сильно пьян и нес всякую херню. Надеюсь, ты это примешь во внимание, Теон.
Я перечитывал твое письмо много раз, и мне было очень больно. Мы многое отняли друг у друга, и, согласись, если мы начнем сравнивать: кто кому причинил больше вреда, это будет просто смешно. Нам обоим есть, что предъявить друг другу. Но порой некоторые вещи измерить просто невозможно. Например, преданное доверие.
Мне кажется, что мы как-то неправильно начали переписку, Теон. Мне очень не по душе, что ты обвиняешь меня, а тебе наверняка тяжко читать мои обвинения. Так может быть, попробуем просто поговорить? Не вспоминая прошлое?
Мне жаль, сейчас ты совсем один. От каждого твоего слова разит тоской и одиночеством. Последняя строчка меня просто наповал сразила. Ты желаешь себе смерти — и это несмотря на то, что ты остался на свободе и можешь наслаждаться всеми благами вольной жизни. Меня это очень тревожит, Теон.
Ты никогда не помышлял о самоубийстве, даже в самые отчаянные дни — так что же стряслось теперь? Прошло столько времени, а ты все страдаешь, хотя говорят, что время лечит. На самом деле нихрена оно не лечит, я это знаю по себе.
Я поспрашивал своего человека, и он сказал, что ты не ходишь к психиатру. Значит, вся помощь от прокурора ограничилась только тюремным мозгоправом, новыми зубами и социальной квартиркой? Я безмерно восхищен его неслыханной щедростью, Теон. Представляю, как этот мудак скрежетал зубами, когда отсчитывал тебе жалкие казенные гроши.
Теон, я очень хочу, чтобы ты начал пользоваться теми деньгами, которые лежат на твоем счете. Они твои. Возьми их, сними нормальное жилье или дом в приличном районе. Брось этот сучий магазин Манса — тебе не нужно будет работать. Я смотрю, что у тебя даже нет нормальной ручки — пишешь говенным маркером на туалетной бумаге.
Не дури и возьми деньги. Они принадлежат тебе, Теон.
Ты говоришь, что я забрал у тебя друзей и семью… Но разве ты сам не предал своего лучшего друга? Разве ты сам не захотел немного пощипать карман семейства Старков? Да и вообще разве Старки были твоей семьей? Нет. Ты всегда ненавидел их. Ты любил только Робба, но он погиб. Причем совсем не по моей вине.
Мне больно слышать твои упреки, что я отнял у тебя будущее и жизнь. Ведь это неправда. Твое будущее и твоя жизнь в твоих собственных руках. А вот у меня ничего нет. Своими действиями ты лишил меня будущего — ведь я просижу в тюрьме до конца своих дней.
Но я не в обиде, Теон. Я понимаю, что ты не мог поступить иначе.
Ты начал жить заново, с чистого листа — так может, впишешь в этот лист и меня? Я не требую от тебя многого, Теон — я просто хочу лишь иногда разговаривать с тобой.
Ты ничего не написал про девочек, а я по ним очень скучаю. Расскажи мне о них! Расскажи про Киру (о Боги, я надеюсь, ты не поддаешься на ее вечно голодный взгляд?!), про Джейни, про Хелисенту. Я помню, что она больше всех тебя любила и все время норовила облизать тебе лицо. Высшая степень любви и доверия.
Собаки — это единственные существа, которые никогда тебя не предадут.
Расскажи мне, как ты живешь. Чем ты занимаешься, пока сидишь дома с девочками. С кем общаешься в парке — там ведь полно собак и их хозяев, и наверняка ты завел себе новые знакомства.
В ответ я могу поделиться с тобой новостями о своей жизни, хотя дни тут довольно однообразные, и отчет будет скучным.
Видишь, мы можем начать диалог: ты напишешь мне какую-нибудь ерунду, а я напишу тебе о своих делах, и ты мне ответишь. Потом я расскажу тебе, как хреново мне тут живется, а ты напишешь, как хреново живется тебе — и в конце концов мы сможем хотя бы переписку наладить, как нормальные люди.
Ты ведь очень одинок, Теон.
Признайся, что тебе очень не хватает общения. А кто еще, кроме меня, хочет просто поговорить с тобой? Поговорить абсолютно на любые темы. О чем угодно. Кто еще?
Только я.
Я беспокоюсь за тебя, Теон, а ты совсем этого не ценишь. Любому человеку приятно знать, что есть на свете кто-то, кому он не безразличен. Кто тревожится за него и переживает за его состояние.
Ты ведь ответишь на мое письмо, Теон.
Я верю в тебя.
Я буду ждать.
Твой Рамси Болтон.”
Теон удивился. Письмо было совсем другим по тону, не похожим на предыдущие. Рамси не угрожал, не запугивал, не бил его горькой правдой и не стремился задеть или сделать больно.
Это настораживало. Рамси настаивал, чтобы Теон взял его деньги. Рассуждал о преданном доверии. Предлагал просто поговорить…
Он задумчиво подул на поверхность воды в чашке, чайный пакетик, набухая, осел на дно. Теон был немного растерян и не понимал, как ему реагировать на это письмо.
Но ведь Рамси действительно был прав: будущее Теона находилось в его собственных руках. Он был свободен. Он мог уехать куда-нибудь или остаться здесь, как сам того пожелает. Он мог работать у Манса, а мог где-нибудь еще. Или мог пойти учиться в Цитадель. Или вообще уехать в Вольные города — искать приключений. У него даже были на это деньги — те, что ему присудили за моральный вред, и которые Рамси так настойчиво предлагал пустить в дело.
Он только сейчас осознал, что стал по-настоящему свободным, что у него есть огромное количество возможностей и довольно неплохие перспективы. Раньше он почему-то никогда не смотрел на собственное положение с такой точки зрения.
А Рамси никогда не выйдет на свободу.
Теон выпил полкружки чая и снова перечитал письмо. А потом взял синюю ручку с логотипом студии Манса и выдрал листок из блокнота. На этот раз лист оторвался ровно по линии перфорации.
“Я не знаю, о чем нам с тобой разговаривать. Даже сидя в тюрьме, о моей жизни ты знаешь все. А твоя мне не слишком интересна.
Девочки в полном порядке, я слежу за их здоровьем и покупаю им дорогие профессиональные корма. Киру приходится ограничивать в еде, Джейни как всегда слишком активна, а Хелисента и сейчас самая ласковая, и любит меня больше всех.
А живется мне прекрасно. В прошлый раз я тоже был пьян и нес всякую херню. Так что за меня можешь не переживать. Мне нравится моя квартира и нравится моя работа. И мне вполне хватает собственных денег.
Мне хорошо, слышишь? Мне здесь хо-ро-шо.”
Теон аккуратно свернул вчетверо листок и положил его на пол за дверью. Примерно через полчаса он снова открыл дверь — письмо исчезло.
***
Теон злился. На Джона, на Рамси, но больше всего — на себя. Раньше в его жизни было хрупкое равновесие, а сейчас он просто жил так, как привык, и чувствовал недовольство собой и своим образом жизни. До отъезда Джона его совсем не тяготило собственное одиночество. А письма Рамси и вовсе каждый раз выбивали почву у него из-под ног.
Теон наклонился и выудил старые письма из-под обувницы, разложил их на кухонном столе по порядку. Разница в тоне между первым и последним письмом была огромна. Но Теон тоже хорошо изучил Рамси за те полгода, пока жил у него в подвале. Рамси мог говорить мягко и спокойно, и этим же тоном отдать приказ своим шавкам отрезать человеку пальцы. При этой мысли Теон непроизвольно сжал левую руку в кулак и притиснул ее к груди. Пальцев давно не было, но они до сих пор болели. Фантомные боли, как говорили врачи.
Рамси писал письма от скуки, только потому, что в тюрьме ему было нечем заняться. Теон еще раз перечитал строки с обещаниями выбить ему зубы и отрезать все пальцы. Да, вот это и есть настоящий Рамси.