Когда они вернулись домой, уставшие и довольные, Теон первым делом снова посмотрел на коврик в прихожей. Прошло уже больше месяца, Далла родила здорового толстощекого мальчишку, которому они с Мансом никак не могли придумать имя и звали просто “наследник”, а на коврике в прихожей у Теона было все так же пусто. Полгода назад он молил всех богов, чтобы желтые конверты больше не появлялись под его дверью. Боги никогда не исполняют того, что просишь, вовремя.
У Теона даже мелькнула мысль позвонить прокурору. Он пытался избавиться от нее, но она появлялась вновь с упорством назойливой мухи. Как-то раз он уже готов был снять трубку, но его удержало возникшее в памяти ожесточенное лицо с впалыми щеками и щетинистым подбородком, брезгливо искривленный рот и резкий скрипучий голос: “Думай, что делаешь, Грейджой”.
Наконец, вернувшись с прогулки, Теон все же обнаружил новый конверт под своей дверью. Он потянулся за письмом и выпустил поводок из рук. Девочки воспользовались моментом и бодро помчались в комнату за радостной Джейни, которой наконец-то удалось избежать вытирания лап после прогулки. На улице недавно прошел ливень, и на полу после собак остались мокрые грязные следы.
Конверт был непривычно толстый, вместо двух блокнотных листков в него было вложено целых пять. Текст как будто написал пятилетний ребенок — крупные печатные буквы дрожали и кривились в странном наклоне, некоторые слова практически невозможно было разобрать.
Сердце Теона пропустило удар — начертание букв было совсем не похоже на почерк Рамси. Он пробежал письмо глазами. Нет, это точно писал Рамси, вероятно, у него что-то случилось с рукой.
Строчки уходили то вниз, то вверх, и были перечеркнуты короткими линиями, как будто ручка постоянно выскальзывала из неловких пальцев. Листы были измяты и измусолены, похоже, что Рамси писал свое послание очень долго.
“16 июля
Здравствуй, Грейджой!
Твое письмо, как всегда, поражает своей сдержанностью и лаконичностью. Вероятно, у тебя совсем нет свободного времени, и мне очень интересно — чем же таким важным ты занят, мой славный? Ты отправил мне дюжину коротких фраз, хотя я прекрасно знаю, что у тебя дохрена одиноких вечеров, когда тебе абсолютно нечем заняться.
Но я понимаю тебя, Теон. Ты все еще держишь на меня обиду, хотя я не раз повторял тебе, что ты отплатил мне за все сторицей. Твои несчастные пальцы… Ты их теперь будешь вечно мне припоминать? У каждого поступка есть своя цена, Грейджой, и ты ее заплатил. Это была жестокая расплата, но признайся честно, мой славный, ты ведь заслужил ее!
Беда в том, что мы оба продолжаем рассчитываться за свои действия в прошлом. Мы оба все еще платим свою цену, Теон, и это будет продолжаться до тех пор, пока ты будешь отталкивать меня.
Именно поэтому я хочу, чтобы мы разговаривали с тобой! Я хочу, чтобы мы освободились от своего прошлого — вместе. Ты и я.
Теон, если мы не сделаем этого, мы просто сойдем с ума.
Я пишу тебе не от скуки и не забавы ради. Тем более, что сейчас моя жизнь полна сюрпризов. Она заиграла новыми красками, твою мать, и ты даже не представляешь, какое веселье здесь творилось целый месяц.
У нас появились новые гости — Клиган Гора со своими цепными псами. У этих парней нет ни малейших представлений о правилах, только напрочь отшибленные мозги. Дом Болтонов никогда не вел дела с такими мудаками, как Клиган.
На прогулке мы пересеклись с ним. Наша встреча прошла как-то криво и оставила много нерешенных вопросов.
Дело в том, что здесь не может быть двух вожаков. А Гора хотел рулить. И, как ты понимаешь, довольно скоро он начал проверять меня на прочность. Но полторы недели назад все закончилось. Правда, есть потери. Почти все мои ребята сейчас сидят в карцерах, а Живодеру всадили заточку в печень. Он в лазарете и, наверное, скоро отправится к Богам. Двое псов Клигана мертвы, а остальные затаились.
Я проломил Горе череп, но ублюдок выжил. Очень надеюсь, что он будет пачкать памперсы до конца своих дней. Но беда в том, что этот урод сломал мне правую руку в трех местах, и я сейчас даже трусы надеваю чуть ли не полчаса.
И пишу левой рукой это долбаное письмо целый день напролет.
Зато все вокруг ходят, поджав хвосты, и боятся даже глянуть в мою сторону. Кажется, моя схватка с Горой войдет в тюремные легенды.
Я рад, что ты остался на свободе, Теон. Если бы ты был со мной в тюрьме, у Клигана появился бы сильный козырь. Если бы он заполучил тебя, у меня не осталось бы выхода, кроме как подчиниться.
Вот такие у меня здесь дела, Теон.
Мне весело и хорошо. Только сильно болит рука.
А как ты? Тебе не скучно? Ты не тоскуешь? Совсем? Очень странно. Ведь говорят, что из парка исчез белый хаски, и моим девочкам снова не с кем играть.
Я знаю, что после этих слов у тебя сейчас малость сжалось сердце, но ты не бойся. Я спокоен. Я очень, твою мать, спокоен. И не собираюсь давить на тебя или обвинять. Я уже давно в курсе, что ты встретил своего “братца”-бастарда, бесстрашного коммандера элитного “Дозора”.
Я знаю, что ты ходил к нему домой и постоянно трепался с ним на площадке для собак.
Но сейчас сучий бастард опять в своем Дозоре.
Интересно, он пишет тебе письма? Может, хотя бы отправляет смс? Или позванивает иногда? Нет?
Нихрена он тебе не пишет, Теон! Я знаю это. Он не выходит с тобой на связь, потому что ты ему не нужен. Для него ты всегда будешь перевертышем, благодаря которому угробили всю его семью. Он будет трепаться с тобой при встрече, и, может, даже пригласит в бар пропустить стаканчик-другой, но он всегда будет помнить о том, что ты натворил. Он никогда не станет твоим другом. И он предпочтет снова поскорее забыть тебя.
У него своя жизнь и свои обязанности. И в его жизни нет места для тебя, потому что такие, как Джон Сноу, никогда не прощают до конца. Они слишком правильные для этого.
Только я могу принять тебя, Теон, и полностью забыть твое прошлое. Я — единственный, кто у тебя остался. А ты — тот единственный, кто мне сейчас нужен.
Поэтому я пишу тебе снова и снова, а в ответ получаю сообщения не от Теона Грейджоя, а от долбаного автоответчика.
Ты говоришь, что тебе не нужны забота и сочувствие. Это неправда, Теон. Ты отчаянно нуждаешься в них, и никто не может их тебе дать. Все, что ты получаешь от окружающих — только брезгливую жалость. Я один понимаю тебя и готов отдать все на свете, только чтобы тебе было хорошо.
Признайся честно, Теон, тебе ведь не хватает меня. Я часто думаю о тебе. Я люблю твои руки, твои волосы и твои шрамы — метки от моего ножа. Мне нравится, как ты напрягаешься, когда моя ладонь касается твоего тела, и как потом ты коротко выдыхаешь и прикрываешь глаза, когда я начинаю поглаживать тебя и целовать рубцы, которые я тебе оставил.
Я иногда представляю себе, как я медленно прохожу языком по всем пальцам твоей левой руки, задерживаясь на пустых местах. У тебя очень чувствительные ладони, Теон. Я помню, что когда проводил ногтями по твоим запястьям, ты сразу выгибался и начинал стонать. Тебе это нравилось.
Если бы ты сейчас оказался в моей койке, я бы не спешил. Я бы начал с твоих пальцев, они ведь по-прежнему такие же чувствительные, верно?
Рука ноет невыносимо, но когда я представляю тебя рядом, боль уходит.