Дома он разложил газеты на столе. В них сообщалось, что дело Болтона будет пересмотрено и Рамси, возможно, через некоторое время выйдет на свободу. Наглая адвокатша была уверена в своей победе и весьма панибратски отзывалась о Рамси, рассказывая о его переломах и тяжелых условиях содержания в окружной тюрьме. Про Клигана, естественно, не было ни слова.
Теон разволновался: Рамси может скоро выйти из заключения. Он принялся нервно ходить по комнате, девочки следили за ним недовольными взглядами, чувствуя его беспокойство. Соседи снова начали свой ритуальный скандал с битьем посуды: Игритт шумела, об пол летели тарелки. Теон знал, что последует дальше, и сегодня он был совершенно не в состоянии слушать, как они после ссоры будут яростно трахаться, оглашая страстными криками весь дом.
Теон схватил темные очки со столика в прихожей, завязал кроссовки — пальцы не слушались и норовили запутать шнурки — и выскочил на лестницу. Там он врезался в массивное тело соседа, стоящего перед его дверью с бутылкой виски в руке.
— Уходишь? — мрачно спросил Стир.
Теон вздохнул и распахнул свою дверь перед нежданным гостем. Они пили виски из квадратных стаканов, доверху набитых льдом, — это единственное, чего у Теона в холодильнике было с избытком. Стир жаловался на Игритт.
— Вот скажи мне, зачем ей эта свобода? Женщина должна сидеть дома, варить обед и рожать детей. Я ее люблю, у нас отличный секс, — на этом месте Теон хмыкнул: еще бы, весь дом был в курсе, какой у них секс. — Ну вот и зачем ей — свобода? Гулять где попало? Она моя, понимаешь? Моя. Я зарабатываю, я забочусь о ней, квартиру вот снял: пускай пока и неказистую, но мы скоро накопим на приличный дом в пригороде. И я хочу ее — с ее рыжими волосами, веснушками и дурацким характером. Вот что ей еще надо? Нет, ей ко-ло-кви-му-мы подавай с какими-то очкастыми школярами в клетчатых штанах. А ведь она моя! И я не хочу, чтобы она по этим колоквимам шлялась!
Слегка покачиваясь под тяжестью соседа, который опирался на его плечо и еле переставлял ноги — Стир сам выпил почти всю бутылку виски, — Теон побрел в прихожую. И увидел на коврике у двери свежий конверт. Он прислонил Стира к стене, и пока тот что-то невнятно бормотал, пытаясь удержать себя в вертикальном положении, Теон резко наклонился и подхватил с пола письмо, чтобы сосед на него не наступил.
Сдав Стира на руки разозленной Игритт, Теон вернулся к себе и быстро вскрыл конверт.
Четыре блокнотных листка были исписаны с двух сторон крупными печатными буквами. Они выглядели ровнее, чем в прежнем письме, однако строчки сбивались, и время от времени заходили друг на друга. По-крайней мере, неразборчивых слов больше не было. Первые два листа были испещрены волнистыми линиями, которые подчеркивали целые фразы.
“31 июля
Здравствуй, Теон!
Меня радует, что ты отвечаешь мне, но очень печалит, что я продолжаю слышать не Теона Грейджоя, а какого-то абсолютно чужого мне человека.
Теон, Теон… ну сколько можно пережевывать одно и то же? Сколько можно упиваться своими старыми обидами? Почему ты не хочешь выслушать меня? Я уже тысячу раз повторял тебе — забудь свое прошлое и живи настоящим.
А еще не нужно перекладывать на меня свои косяки, Грейджой! И не нужно, твою мать, за меня думать. Или додумывать. С чего ты взял, что я собирался убить щенков Старка? Я же не какой-то там долбаный Клиган, в конце концов.
Дом Болтонов всегда вел дела по правилам. А правила таковы: заложник может пострадать лишь в том случае, если люди начинают вести себя неправильно — бегут в полицию или не переводят деньги в назначенный срок.
Если бы ты не упустил детей, все было бы по-другому.
И не смей говорить мне о вероломстве! Я сделал много такого, о чем сейчас жалею, Грейджой, но в числе моих грехов нет предательства. Я никогда никого не предавал. Я всегда держу свое слово.
И мне насрать на твоего Робба Старка! Я его видел один-единственный раз в жизни — на долбаном фото в некрологе. Я не убивал его и уж тем более не предавал — это ты его предал, Грейджой. Это из-за тебя он погиб, а не из-за меня.
Говоришь, тебя до сих пор мучает чувство вины? Так, может быть, оно мучает тебя совсем не зря? Ты думаешь, что виноват только перед Старками? А то, что ты полностью разрушил мой дом и мою семью, тебя совсем не волнует, нет?! Ты это выбросил из головы, мой славный?
Поразмышляй над этим, Теон. И прекрати обвинять меня во всех своих бедах.
Ты пишешь, что Джон, мать его, Сноу простил тебя. Это хорошо. Это радует мое сердце.
Он простил и принял тебя после всего, что ты натворил, так почему ты до сих пор не можешь сделать то же самое для меня?! Почему ты не можешь?!
В чем причина, Теон?
Ты погубил всю семью Джона Сноу, но он тебя простил. Ты уничтожил Дом Болтонов, и я тоже тебя простил.
Я простил тебя, бастард простил тебя, мертвые Старки наверняка прощают тебя со своих долбаных небес, а ты до сих пор копишь и предъявляешь мне все свои старые обиды! Почему, Теон?! Ответь мне!
Почему ты не хочешь поговорить со мной, не вспоминая долбаных Старков и того, что осталось в прошлом?
Ты же говорил с Джоном Сноу. О чем вы разговаривали? Он вспоминал все твои преступления? Все твои грехи? Тыкал в нос свои старые раны? Нет?
Так почему ты постоянно делаешь это со мной?!
А ведь я единственный, кто тебя понимает и ценит. Только я один желаю тебя таким, какой ты есть сейчас — со всеми своими шрамами, болью, увечьями и даже обидами.
В пекло все твои обиды! Я бы быстро заставил тебя позабыть о них.
Ты же знаешь, каким я могу быть нежным, если захочу.
Поговори со мной по-человечески, Теон. Я прошу тебя. Ну хоть раз напиши мне письмо, в котором ты просто расскажешь о себе и о своих делах. И о моих девочках.
Давай я покажу тебе пример. Я сообщу тебе свои новости. Все по порядку.
Рука потихоньку подживает. Хотя коновал из лазарета не уверен, что я смогу пользоваться ею как прежде, но он говорит, что пальцы будут сгибаться в любом случае. А это самое главное. Когда снимут гипс, я разработаю руку, и она будет как новенькая.
Живодер ушел к Богам, но все остальные ребята невредимы и уже вернулись ко мне.
Сейчас, похоже, меня боятся даже охранники, когда я прохожу мимо — все опускают глаза.
А еще у меня появился новый адвокат. Сейчас период отпусков, и Фрей прислал вместо себя одну из своих стажерок. Хотя она очень молода и смазлива, ее мозги работают отменно. У нее очень редкое и красивое имя — Миранда. Она предложила пару интересных вариантов для пересмотра дела, и мне они понравились. Эта девка — хитрая бестия, и думаю, что через пару лет она будет самым крутым адвокатом в конторе Фрея. Если, конечно, не свалит от него и не откроет собственное дело.
Она умудрилась выбить разрешение на встречи со мной не раз в неделю, как было прежде, а через каждые три дня. Это отличное разнообразие, тем более что смотреть на Миранду (а также в вырез ее блузки) гораздо приятнее, чем на унылую физиономию старика Уолдера.
Она хочет побольше узнать обо мне, и мне нравится, что она не боится смотреть мне в глаза. Она всегда улыбается. Есть в ней какой-то шальной огонек, который меня привлекает. Я хочу, чтобы она и дальше вела мою апелляцию. Возможно, именно с Мирандой у меня будет хоть какой-то шанс.
Видишь, Теон, как это просто.
Беседовать о настоящем, не вспоминая о том, что было когда-то.
Я жду твоего ответа, мой славный. Напиши мне о своей жизни. Напиши мне о себе.
Рамси Болтон”
Теон дважды перечитал письмо. Потом он вырвал из блокнота листы и начал торопливо писать. Слова прыгали и строчки искривлялись посредине.
“Как у тебя все просто!