Была, правда, вероятность, что охранник и водила, очнувшись раньше, чем до них доберутся товарищи, сообразят, что Альварес никакие оправдания не примет, и успеют сами свалить из города вместе со всеми вещдоками и показаниями, спасая собственные жизни. Но на это лучше было не закладываться.
— Золотое, кстати, было время для криминала этот самый ковид, — заметила я. — Ну ничего, обойдемся без перчаток. Подушечки пальцев намазываются суперклеем, он мгновенно застывает, и эта пленка продержится целый день, а то и два. Ощущение не особо приятное, но ради дела вполне можно потерпеть. И никаких отпечатков, во всяком случае, различимых.
В принципе, в нашей банде было несколько совсем мелких пацанов, у которых никогда не снимали пальчики. Но доверять столь ответственное дело одному из них было слишком рискованно. Вплоть до того, что поставить за прилавок такого мелкого мог не согласиться даже и сам хозяин забегаловки. А главное — это все равно не давало гарантии, что пацана не найдут, а значит, его тоже пришлось бы эвакуировать, причем вместе с его матерью, сестрами и братьями (а у каждого из этих мальчишек кто-нибудь да был). Так что проще и надежнее было подмешивать наркоту в кофе именно мне, раз уж я в любом случае не собиралась оставаться в Тихуане.
— Ну, пожалуй, ты права, — согласился Хуан.
— Кстати, а что будет с моим «дядей»? Тоже получит деньги и уедет из города?
— Конечно. Достоинство картеля «Тихуана» в том, что за пределами города его возможности сильно ограничены… И, разумеется, никто из выполняющих вспомогательные задачи не будет иметь понятия, в чем участвует. Правду будем знать только я, ты и Бульдозер.
— А кто будет присматривать за мальчиком?
— Мы же и присмотрим. В карнавальных костюмах с масками и общаясь жестами в его присутствии. Он будет думать, что это такая игра.
Мне все равно не нравилась эта затея. Киднэппинг в Тихуане — дело почти столь же обычное, как изнасилование, но трогать Альвареса… Но я не могла отговорить Хуана и не могла предложить лучший план. Так что мне оставалось только идти с Хуаном до конца.
И все подготовительные этапы его плана реализовались удачно. Удалось и вовремя подцепить американского туриста с подходящей внешностью, так что Хуана было не особо сложно загримировать под фото на документах, и черный «линкольн» нужной модели оказался свободен, и так далее. В «день Д» я, опять-таки без проблем и чьих-либо возражений, вышла на работу в портовую забегаловку. «Здрасьте, я Луиза, мой дядя вам звонил… — Да, да, становись скорей за прилавок, мы открываемся через три минуты! У тебя будет 15-минутный перерыв в середине дня, и еще три раза может сбегать в туалет не больше чем на пять минут, иначе вычту из зарплаты! И не вздумай там курить — от девушки должно пахнуть только духами!» «Да я вообще не курю!» (что, кстати, чистая правда — ненавидела еще запах материнских сигарет) «Ну так за работу, я плачу не за болтовню!»
Ну тут он, то бишь владелец заведения, погорячился. Поболтать с клиентом — это тоже часть такой работы. Разумеется, когда на это есть время, а не когда клиент прет сплошным потоком. Но и в час пик надо улыбнуться каждому.
Любезничая с покупателями, я, разумеется, то и дело поглядывала в окно, ожидая, когда появится черный «линкольн». Мы полагали, что это произойдет вскоре после полудня, но ни в час, ни в два лимузина все не было. Я боялась отлучиться с туалет, в чем, по правде говоря, нуждалась, чтобы не пропустить его появление. Может, Альварес отменил морскую прогулку? Погода, во всяком случае, стояла прекрасная, так что дело было явно не в ней. Но, возможно, ребенок заболел? Или отец решил устроить ему сюрприз, скажем, покатать не на корабле, а на самолете? Или же… Но нет, если бы наш замысел раскрылся — а сдать нас, очевидно, мог только Бульдозер — я бы в эту минуту не стояла и не размышляла об этом, все еще живая и здоровая.
Наконец в 23 минуты третьего броневик вкатился на парковку. Свободных мест в ближнем ряду перед окнами не было, и броневик встал прямо под знак «Стоянка запрещена» — аккурат перед закрытым гофрированным железным занавесом проемом, где, очевидно, разгружались машины, доставлявшие в заведение продукты. С точки зрения бандитов Альвареса, это даже не было особенно демонстративным хамством — ведь они не собирались задерживаться там надолго, всего на пять-десять минут, а продукты вряд ли доставляют в это время. Но я-то знала, что они останутся там на куда больший срок, и это может создать проблемы. Допустим, грузовичка с продуктами и впрямь не будет до завтрашнего утра — но что, если на парковку забредет какой-нибудь исполнительный перец? Сквозь тонированные стекла он, конечно, не различит два бессознательных тела внутри и, скорее всего, решит, что машина пуста. Хорошо, если он просто сунет штрафную квитанцию под «дворник» — а если вызовет эвакуатор? Хотя, скорее всего, ни один рядовой перец не решится беспокоить владельца столь представительной машины — но мало ли… Среди них тоже попадаются принципиальные.
Так что же делать? Отменять всю операцию? Хуан не оставил инструкций на такой случай — очевидно, просто не подумал об этом, как и я сама. А звонить ему было уже поздно — охранник, здоровенный шкаф в черном костюме, под которым наверняка скрывался бронежилет (как ему должно быть жарко в такое пекло! Впрочем, в машине кондиционер…) уже входил в кафе.
— Добрый день, сеньор, — я адресовала ему самую обольстительную из своих улыбок и одновременно еще больше выпятила грудь. — Жарковато сегодня, не правда ли?
Как я и ожидала, его взгляд лишь скользнул по моему лицу и уперся в вырез блузки. Все-таки не понимаю я мужиков. Казалось бы, любая шлюха Тихуаны с любым цветом кожи доступна ему по щелчку пальцев. Неужели в этом зрелище все еще может быть что-то для него интересное?
— Ты и сама горячая штучка, — попытался схохмить он. — Не видел тебя раньше. Давно тут работаешь?
— Вообще-то я тут не постоянно, подменяю дядю, он приболел.
— Дядю? — в его заскорузлых мозгах, видимо, ворочалась мысль, может ли быть у знакомого ему белого продавца племянница-мулатка, потом он сообразил, что в этом нет ничего необычного. — Не обижает он тебя?
— Кто, дядя Рамон? Нет, конечно, с чего это вдруг?
— Ну смотри. Если кто тебя обидит, ты мне только скажи, — ухмыльнулся он. — Тут, знаешь, такой район… одной вообще опасно, если некому заступиться…
— Вы очень добры, сеньор. Так что будете брать?
— Да, — сообразил он. — Поболтал бы с тобой еще, но мой напарник будет злиться. Два кофе и четыре буррито с телятиной и чили, поострее. Упакуй мне с собой.
Я упаковала буррито в фирменный пакет. Шкаф вытащил бумажник и сперва расплатился по прейскуранту, не мелочась по поводу сдачи, а потом вытянул еще одну сотенную купюру[6] и, свернув ее трубочкой, засунул мне в вырез прямо между грудями:
— Это тебе на чай, крошка, — ухмыльнулся он так, словно сделал мне подарок на тысячу баксов.
— Спасибо, сеньор! («Чтоб ты сдох, животное! Впрочем, уже скоро».)
Он повесил пакет на свое широкое волосатое запястье, а картонные стаканчики с кофе взял в руки.
— Сеньор! — окликнула я его, когда он уже развернулся к двери. — Можно вас попросить об одном маленьком одолжении?
— Что угодно, крошка, — он вновь осклабился. Да уж, а то я только что не видела его щедрость.
— Это ведь ваша такая шикарная тачка? Вы не могли бы переставить ее в задний ряд? Видите ли, к нам с минуты на минуту должна приехать доставка…
— Да мы по-любому скоро уедем.
— Да-да, я понимаю, но не могли бы вы отъехать на пятнадцать метров назад прямо сейчас? Видите ли, сегодня много клиентов, не хотелось бы заставлять их ждать… — к прилавку и впрямь уже направлялся какой-то парень со своей девицей.
— Ладно, ладно, — буркнул шкаф, открывая дверь ногой.