Покопавшись в рюкзаке, я нашла темные очки, выданные мне в офисе, но в принципе бесполезные, так как обычно я ими не пользуюсь. По двум причинам. В дешевых, я в силу своей близорукости, ничего не вижу. А дорогие я не ношу. Ну, ребята, ну, не могу я понять, как можно потратить сто, а то и больше баксов, на какие-то поганые черные очки. Пусть этот, как его, из кина про Ночной дозор в них ходит. А я не могу. И вообще, когда ты в черных очках, то глаз твоих не видно. Удобно, конечно, но уж больно неуважительно по отношению к собеседнику. И напарника своего я довольно быстро отучила от этой дурацкой привычки. Буквально за неделю. Иногда мы просто не представляем, на что способно вечное нытье.
И пара истерик. Куда же без них? Хотя, одна была со стороны Гарика. После того как я «нечаянно» села на его двухсотдолларовые темные очки, какого-то очень крутого лейбла. А что поделаешь? Ну, неуклюжая я. Иногда. Когда Гарик проорался, я намекнула, что он, конечно, может купить себе еще одну пару, но если он в моем присутствии продолжит их надевать, то, ему скоро придется открывать кладбище домашних живот…в смысле, черных очков. Гарик оказался парнем умным, все просек сразу же. Не знаю, купил он себе очки или нет, но при мне, он больше в них не появлялся. И пока был за рулем, надевал хамелеоны. Но я отвлеклась.
Итак. Юбка и простенькая рубашка Русланы были сложены у меня в рюкзаке. К счастью, она оказалась крупной женщиной, и ее одежда на меня налезла, что не могло не радовать. На мне же были надеты синие потертые джинсы, которые мне пришлось продрать в паре мест, для драматического эффекта, так сказать; вышеописанная футболка, при взгляде на которую даже летучие мыши теряли свою ориентацию и мои любимые ботинки, на толстой подошве. Голову я намочила, и с помощью нехитрых движений, соорудила прическу, с которой наверное не рискнула бы пойти и в самый продвинутый московский клуб. Общий облик дополняли глаза, густо обведенные черным карандашом, нашедшимся у Русланы, и коричневой помадой нашедшейся у меня.
После того как я явила себя миру, Руслана вздрогнула, а Людмил тихо зарычал.
— Знаешь, одно успокаивает, — сказал он мне, — что так люди одеваются только ради маскарада. — Я не стала его огорчать рассказами, что не только. Будем надеяться, что он не попадет на Манежку, когда там стайками вьется молодежь, и я в том числе.
Мы сели в уазик и поехали. Высадил он меня, аккурат за три домика до дома Зинаиды и поехал предупредить своих друзей, к которым я должна буду заявиться. Но я опережаю события.
Как и положено всякой ведьме, жила эта добрая женщина почти на краю деревни. Стоя перед калиткой, мне стало страшно, потому что… просто страшно и все. Но дело требует жертв, поэтому я нагло распахнула калитку и не обращая внимания на заливающуюся собачонку, зашла во двор и подошла к двери. Там, как водится все еще в большинстве деревней, было открыто. Я распахнула дверь с диким грохотом, по- моему я перевернула пустое ведро, но на тот момент я не шибко определяла какие разрушения, я несу этому дому.
Зинаида не успела выбежать на шум. Я обнаружила ее сидящей на стуле и смотрящей очередной телесериал. Вообще, эта бабка напомнила мне пресловутую булгаковскую Аннушку, которая разлила масло. Бегающие по сторонам глазки по сторонам, сухонькая старушенция, которая явно всех своих родственником загонит в гроб, и еще напоследок сделаем им какую нибудь гадость.
Увидев меня, она начала судорожно креститься и читать молитвы. В глубине души, я порадовалась произведенному эффекту, и начала свое представление.
— Хватит, — рявкнула я на нее, — садись. — Она попытавшись встать, плюхнулась обратно на стул.
— Все, пропала ты Зинаида, — я говорила громко и холодно, — спета твоя песенка. Я знаю, кто ты. И что ты делаешь. И почему скот пропадает.
Надо отдать ей должное, Зинаида мгновенно пришла в себя и начала ругаться на меня матом. Зачастила, я бы сказала. Пока она выплескивала на меня все те знания могучего русского языка, что поднакопила за долгую бурную жизнь, я думала, что из этой старушенции получился бы отличный рэппер. Во всяком случае, скорость ее речи поражала. Какой там Эминем, блин. Причем заметьте, это была не просто каша, а вполне отчетливые слова так хорошо знакомые с детства, каждому жителю нашей отчизны
Я решила ее не останавливать, а спокойно села на стул и начала потягиваться и всем своим видом демонстрировать: говорите, говорите, я всегда зеваю, когда мне интересно.
Зинаида поняла, что этим меня не проймешь и замолчала. Мне казалось, что я просто слышу, как у нее двигаются мозги. Сидит тут, в ответ не орет, речи ее не пужается. Вид какой-то странный, может и правда чего?
— Чавось это ты про меня знаешь? — наконец изволила спросить она. — Я ничего не делала и доказательств ни у кого нет. Не я это, а оборотни окаянные, пара выродков, что в лесу живут. К ним и иди, — за этой фразой последовала вторая порция речи, значительно расширившей мой словарный запас. Я даже подумала, что некоторые особо сильные обороты надо будет запомнить, чтобы при случае блеснуть при Гарике.
— Хорошо, давайте позвоним, — я раскрыла мобильник и стала делать вид, что звоню. Откуда же тетке знать, что абонент находился вне зоны действия сети. А мне за актерскую игру, давно надо было Оскар отдать.
— Алло, Мишенька. Здравствуй дорогой. Да, это я. Что там у нас с отпечатками пальчиков и ворсинками? Да, да, все правильно. Зинаида Михеева? Отлично. Выезжать? Может быть, если не поймет, я перезвоню. Что гражданка Михеева? — я повернулась к тетке, и меня стало ее немножко жаль. Такой перепуганный вид у нее был. — Ну что? — повторила я. — Я могу вас сейчас забрать, а еще лучше, рассказать вашим односельчанам, что вы не только режете скот, но и пытаетесь оклеветать честных людей. А это ведь статья. Неужели, вам в вашем возрасте хочется в тюрьму?
— Не губи, — бабка с такой прыткостью бросилась передо мной на колени, что я чуть не взвизгнула. — Я тебя прошу, все отдам, только не губи.
— Да, — я быстро пришла в себя и решила добить жертву, — а холодильник-то наверное забит мясцом, а?
Это стало последней каплей. Тетенька или бабушка, уж не знаю как ее назвать, начала бегать по дому и совать мне в руки какие — то купюры, золотые кольца. Короче, совсем мне противно стало от своего поступка.
— Послушайте, — я усадила бабку на потрепанный диван, — давайте так. Я вижу, вы женщина не плохая, — врать я всегда умела.
— Не плохая, — отчаянно повторила она
— Дурного не хотели.
— Не хотела, родимая, не хотела. Так, побаловаться, пошутить, — она заискивающе посмотрела мне в глаза.
— Значит так, решим. Вы ничего больше не делаете, никаких нападений на скот, разбрасывания медвежьей шерсти, слухов распускать. Ни-ни.
— Не буду, родная, — бабка начала отчаянно креститься, — вот те крест, не буду.
— Ладно, а я тогда помолчу. Но помните, я телефон свой оставлю Людмилу. Вот этот самый телефон, который можно с собой брать и в лес с ним ходить, — я показала ей мобильник. — И если не дай Бог, что…
— Все поняла, все поняла, спасибо. Ну, уж удружила старухе. А я так, пошутить, побаловаться. Думаю, весело будет, — тут она залепетала какую-то чепуху.
— Я пойду, — грозно сказала я, — но вы помните!!! И посидите дома дня три, не высовывайтесь, подумайте над своим поведением, — с этими словами я вышла.