О местничестве писалось очень много. Капитальные работы А. И. Маркевича в свое время как бы подвели итоги изучению этой проблемы. В первой из них автор подробнейшим образом характеризовал все известные ему источники и литературу о местничестве, а во второй дал очерк истории местничества в Московском государстве XV—XVII вв.[1499] Вслед за С. М. Соловьевым автор выводил местничество из системы родовых междукняжеских отношений Древней Руси. Наиболее четкую картину местничества нарисовал В. О. Ключевский, также опиравшийся на общее представление государственной школы о борьбе родового начала и государственного в Московской Руси. Согласно его взглядам, «в Москве элементы местничества успели сложиться в целую систему. . . к княжению Ивана III и его сына Василия». Именно в эту эпоху происходил наплыв в Москву родовитых потомков великих и удельных князей. «Все эти князья Одоевские, Воротынские, Мстиславские, Микулинские, Ярославские и другие, — писал В. О. Ключевский, — ... занимали первые места и в думе». Мало того. «Важнее всего, — писал он в другом месте, — то, что решительное большинство в этом новом составе боярства принадлежало титулованным княжеским фамилиям». Войдя в состав Боярской думы, потомки удельных князей превратили ее в оплот «политических притязаний. . . служилой и землевладельческой московской аристократии», складывавшейся «из удельных элементов». Существо этих притязаний сводилось к требованию того, чтобы в управлении государством правительство руководствовалось местническим порядком назначения на должность. Именно «местничество сообщало боярству характер правящего класса или сословной аристократии». Благодаря местничеству служилая знать защищалась «от произвола сверху, со стороны государя». В конечном же счете «местничество было вредно и государству, и самому боярству, которое так им дорожило».[1500]
Построение Ключевского в модифицированном виде держится и до настоящего времени. Ряд критических соображений в адрес творца этой схемы высказал С. О. Шмидт, считающий, что «местничество было в руках центральной власти средством ослабления феодальной власти». В целом же причины сложения местничества Шмидт представляет себе следующим образом: «Примерно со второй половины XV в. при дворе московского великого князя прочно уже оседают в качестве служилых людей княжата, заметно потеснившие исконное московское нетитулованное боярство... Сложные иерархические отношения пришлых княжат между собой и с нетитулованными боярами определялись местническими обычаями». В конце концов и Шмидт делает справедливое заключение, что «история местничества по существу еще ждет исследователя».[1501]
Это изучение необходимо начать с пересмотра источниковой базы, на которой держатся принятые в литературе представления о местничестве.
Основной вывод Ключевского о включении в Думу в конце XV—начале XVI в. массы княжат, выходцев из новоприсоединенных земель, был основан, как об этом уже говорилось, на дефектном Шереметевском списке боярских чинов.
Первоначально состав Думы был не широким, а узким. В 1505 г. в нее входили всего пятеро бояр и семеро окольничих. Из 12 думных людей только трое было княжат. В 1533 г. в Думе было 11 бояр, двое окольничих, причем шестеро бояр происходили из княжат. Аристократизм Боярской думы, как мы видим, нарастает к 1533 г., а не уменьшается.
Отсутствие «служилых княжат» в Думе имеет самое прямое отношение к местничеству. С Воротынскими и другими служилыми княжатами бояре не могли местничать уже потому, что они по отношению к думным людям составляли более высокую прослойку феодальной аристократии.[1502]
В тот период, когда, согласно схеме Ключевского, местнические отношения должны были устанавливаться и развиваться (т. е. в XV—первой трети XVI в.), его следы в источниках совершенно незначительны. Тогда же, когда оно должно было бы ограничиваться, о нем сохранилось множество известий (с середины XVI в.).
Так, для XIV в. достоверных данных о существовании местничества у нас нет. Так называемые местнические грамоты кн. Дмитрия Константиновича Нижегородского являются, скорее всего, фальшивкой XVIII в.[1503] Случай местничества Акинфа с Родионом Нестеровичем 1332 г. также относится к легендам (генеалогического характера), занесенным в летопись при составлении свода 1539 г.[1504]
1499
Маркевич А. И. О местничестве. Киев, 1879. Ч. 1; Он же. История местничества в Московском государстве в XV—XVII вв. Одесса, 1888.
1500
Ключевский В. О. Сочинения. М., 1957. Т. 2. С. 140, 153—156; Он же. Боярская дума древней Руси. Пг., 1919. С. 239—240.
1502
Так, И. М. Воротынский в 1519 и 1521 гг. получал меньшие посты, чем кн. М. Д. Щенятев (РК. С. 61, 66, 67), но по рангу был выше его.