Расширение исследовательского поля и возникшие интерпретационные трудности поставили новые, более сложные задачи, решить которые мне помогли труды выдающегося французского социолога П. Бурдьё, продолжателя М. Вебера, чьи идеи и подходы он синтезировал с новым «культурно-ментальным поворотом» в историографии. Почерпнутые из его трудов идеи, подходы и терминологический аппарат оказали решающее воздействие на методологические параметры данного исследования[191]. Хотелось бы подчеркнуть, что, несмотря на пристальный интерес самого П. Бурдьё к работам французских медиевистов в области политической истории, его теоретические разработки практически не используются ими[192]. Между тем, его концепции бюрократического поля (вместо аппарата), различных по природе капиталов (экономического, социального, символического), габитуса (вместо ментальности) и т. д. открывают широкие горизонты исследовательских перспектив в области политической истории. В подходах П. Бурдьё к происхождению, генезису и специфике бюрократического поля заложены пути выхода из наметившегося в историографии двойного кризиса. С одной стороны, путь к отказу от «ретроспективной иллюзии фатальной предопределенности» (по выражению Р. Арона), выступающей как действие надличностных сил, а с другой — возможность сопряжения намерений, интенций и идей конкретных людей с функционированием и развитием институтов власти[193].
Построения П. Бурдьё позволяют отойти от «телеологического воззрения», представляющего становление Франции как «проект», последовательно реализованный ее королями, и понять «главенствующую роль служащих, чье восхождение сопровождает становление государства», которые «создают государство, их создающее», и «творят себя, создавая государство». Но государство как fictio juris несводимо к продукту сознательной воли творивших его людей, поскольку «в самом социальном мире существуют объективные структуры, независимые от сознания и воли агентов, способные направлять или подавлять их практику и представления». Таким образом, задача заключается в преодолении объективистского и субъективистского подходов, в диалектическом соединении «структур и представлений», каковую Бурдьё видит в концепции социального «пространства как поля сил, точнее как совокупности объективных отношений сил, которые навязываются всем входящим в это поле и несводимым к намерениям индивидуальных агентов или же к их непосредственным взаимодействиям».
И, наконец, последняя, значимая трансформация первоначальной структуры исследования. Вначале оно основывалось на изучении Парламента-верховного суда Французской монархии и, в принципе, могло им ограничиться, лишь расширив исследовательское поле за счет временного охвата и взгляда на него «со стороны». Ведь по своему статусу в структуре аппарата управления, определяемому ролью правосудия в прерогативах монарха на первом этапе формирования централизованного государства и, как следствие, по численности, привилегиям и корпоративной организации Парламент был главным ведомством и находился в авангарде процесса складывания института королевской службы. Достаточно было в заключении указать, что тем же путем, но чуть медленнее, пойдут и остальные ведомства и службы короны Франции. Тем более что параметры института службы — дисциплина, нормы работы, формы комплектования, статус и привилегии, их идейное обоснование и культурные практики — были во многом общими уже в этот первоначальный период, подчас сближая лейтенанта бальи с президентом верховного суда. Однако отсечение Парламента от складывающейся структуры ведомств и служб короны Франции лишило бы его этого «фундамента», а само исследование — возможности проанализировать структуру аппарата, ее иерархию, сложные взаимодействия ведомств и служб и т. д.
В результате была поставлена комплексная задача исследовать процесс формирования института государственной службы на основе анализа всей складывающейся структуры ведомств и служб короны Франции[194]. Объектом исследования являются все звенья исполнительного аппарата: от полномочных представителей короля на местах (сенешалей и бальи) до чиновников верховных ведомств короны Франции (Парламента, Палаты счетов, Канцелярии, Казначейства, Налоговой палаты и т. д.). Этот круг должностных лиц, однако, строго ограничен институтами гражданской службы — судебными, финансовыми и административными. Таким образом, из структуры исследования исключена военная сфера. Она также переживала процесс институционализации, приобретала публично-правовые функции и авторитет, усиленные обстоятельствами Столетней войны, однако она весьма специфична и обладает особыми свойствами. Используя присущий исследуемой эпохе образ «трех рук» короля, олицетворяемых «тремя лилиями»: суд, финансы и армия, я отсекаю одну и оставляю лишь «две руки».
191
192
На этот парадокс с удивлением обращают внимание и сами французские медиевисты, но без серьезных попыток его объяснить. См.:
193
О методологических трудностях историков, ищущих способ установить взаимосвязь между распространенными идеями и трансформацией институтов см.:
194
Такой тип исследования А. Про квалифицирует как «картину» — историческое исследование, выявляющее взаимосвязи, характерные особенности объекта и внутреннее единство множества факторов: он считает его наиболее подходящим для изучения, как в нашем случае, конкретной социальной группы. См.: