Исходя из этих двух взаимосвязанных целей исследование состоит из трех частей, разделенных на главы и разделы, соответствующие выявленным мною параметрам института государственной службы и структурированные в согласии с предлагаемой моделью такого рода процесса. Отсюда естественным образом следует неравномерность разделов, поскольку они выделены не по объему имеющегося материала, а в соответствии со значением данного параметра в структуре института службы. Важно при этом, что выделенные параметры рассматриваются как в статике, так и в динамике. Вызванное неизбежным расхождением между логическим и историческим анализом, такое выделение параметров с неизбежностью влечет за собой некую их «иерархию»[222]. При этом каждое из звеньев института службы обладает как самостоятельным значением, так и функцией «части единого целого», где все они тесно взаимосвязаны.
5. Терминологические параметры исследования
Используемые в исследовании термины нуждаются в изначальной договоренности, не только потому что каждый из них потребовал перевода на русский язык, а значит содержит в себе трактовку, но и потому что за их отбором стояла авторская концепция проблемы в целом. Начать логично собственно с названия исследования, поскольку оно заключает в себе квинтэссенцию позиции автора. Можно ли говорить о государственной службе, когда и самого термина «государство» в это время еще нет? Что такое «институт» службы? И как следует называть тех, кто эту службу исполнял?
Хотя все эти вопросы в историографии не новы, но они обострились вследствие пристального внимания современных исследователей к исторически адекватной терминологии и стремления избегать «самого тяжкого греха историков», по слову Л. Февра, — анахронизмов, дабы лучше понять историческое общество в присущих ему терминах и смыслах. При всей плодотворности интереса медиевистов к своему инструментарию, каковым является в том числе и язык историка, за выбором ученым той или иной терминологии стоит общая позиция в отношении эпохи Средневековья в целом. Эти разные позиции условно сводятся к двум противоположным концепциям: для одних ученых Средневековье — это абсолютно «другое», в корне отличное от нас общество, каждое проявление которого несло в себе черты иного мировосприятия[223]; для других — это этап в становлении современного общества и западноевропейской цивилизации. Первые настаивают на «инаковости» явлений и толкований, другие ищут истоки или варианты общих явлений и идей[224].
Как следует из названия работы, я разделяю точку зрения тех, кто изучает Средневековье в контексте истоков современного общества, как определенного, со своей спецификой, этапа в становлении западноевропейской цивилизации. Употребление в работе «анахронизмов», каковыми являются слова «государство», «институты власти», «политическая история», «политическая культура», «чиновники» и т. д. диктуется трактовкой этих слов как «собирательных наименований» универсальных явлений.
По сути, для описания процесса построения государства у историка нет выбора между понятиями той эпохи и понятиями ex post. С другой стороны, концептуализация явления всегда отстает по времени от складывания самого явления. И в этом смысле задача историка заключается в историзации понятий, в установлении соотношения между понятием и реальностью[225]. С этой точки зрения, уместнее начать со слова «государство». Формально такое слово — Etat — не использовалось в исследуемую эпоху в его нынешнем смысле. Его заменяли слова «королевство» (regnum/royaume), «королевская власть» (royauté), «отечество» (patria), «политическое тело» (corpus politicum), «общее дело» (res publica/chose publique) и «общее благо» (utilitas publica/bien public). Этимологически слово «государство» (État) восходит к термину status (от лат. глагола stare — держаться твердо, длиться; отсюда идея преемственности, непреходящего характера государства, отсылающего к «вечности Рима» и империи[226]). Однако этот термин долгое время употреблялся только в устойчивых словосочетаниях, например, status regni или status regis[227]. Лишь ок. 1200 г. термин status приобретает политическое измерение и начинает обозначать власть государя в ее публичных функциях. Новый словарь для описания государства предоставило римское право (термины imperium, potestas, regimen, gubernatio) параллельно с оформлением антропоморфного образа «политического тела» (corpus politicum). Король как «глава тела» обладал властью и мог требовать подчинения себе лишь в качестве «персоны публичной», действующей в интересах всех «частей тела». Такое единение короля с королевством нашло выражение в употреблении устойчивого словосочетания «status regis et regni» для описания государства. Наконец, смысловым стержнем термина «государство» явились почерпнутые из античного наследия и римского права понятия «общего блага» как raison d'être верховной власти. Отныне они противостоят res privata монарха и знаменуют собой процесс депатримониализации власти и усиление ее публично-правового характера, радикально нарастающего с середины XIII в. В силу этого термин res publica является, по сути, синонимом понятия «государство». А к концу XV в. слово État приобретает практически свое нынешнее значение. Таким образом, в интересующую нас эпоху сложилось четкое осознание политической общности и наличия некоей стоящей над всеми силы, которая обязана обеспечивать общие для всех цели. Следовательно, под словом «государство» подразумевается отправление верховной публичной власти на определенной территорией, действующей в общих интересах и признаваемой обществом за таковую.
222
Об этих трудностях и неизбежных условностях в изучении сложных явлений прошлого см.:
223
Об этой позиции см.:
224
Эти две позиции ярче всего проявляются в трактовке периода, именуемого Ренессансом: для одних это был разрыв и рождение «нового» общества, для других — органичный этап в развитии западной цивилизации — от Античности через Средневековье к Новому времени. Об этой идеологической подоплеке см.:
225
На забвение этой истины обращает внимание Н.А. Хачатурян, критикуя тех, кто отсутствие термина выдает за отсутствие явления. См.:
226
Об этом см.:
227
В результате многозначности термина status, например, в английском языке появилось три понятия —