— Я игрок, — говорил Экклстоун, — а игрок доказывает своей игрой, что он прав.
Игра для него была как торговля автомобилями. Сам Экклстоун объяснял:
— Я в уме вычислял стоимость всех машин на площадке — без всяких заметок на салфетках. В «Крокфордс» я точно так же подсчитывал вероятности. Никакой системы. Хотел бы я быть дилером, когда кто-то за столом играет по собственной системе. Я понял, что лучше всего искать игроков, которым не везёт. Люблю играть против невезучих.
Вращаясь в этих кругах, Экклстоун обретал всё больший вкус к деньгам, которые позволили бы забыть о нищете детских лет. Как-то раз, в 1954-м, Джимми Оливер пригласил его пообедать в яхт-клубе Пула, на побережье Дорсета. Экклстоун заметил среди гостей сэра Бернарда Докера с женой — чету миллионеров, живших на широкую ногу.
— Похоже, с жалкой сотней тысяч здесь только за нищего сойдёшь, — заметил он с лёгкой завистью.
В том же году он оставил свой таунхаус родителям, а сам купил отдельный дом на соседней Дэнсон-роуд. Едва рабочие полностью переделали здание по его тщательно проработанному проекту, Экклстоун уже начал искать следующее жилище. С недвижимостью он поступал как с машинами и никогда не стремился к постоянству.
В сентябре у него родилась дочь Дебора Энн. Восторженный папаша постоянно приносил домой детские вещи и игрушки, пытаясь заменить чувства подарками, однако счастливой семейной жизни не получалось. Когда что-то пачкалось, ломалось или лежало не на месте, он устраивал скандал. Дотошный на работе, он оставался таким же и дома. Айви не нравилось, что он поздно приходит, а ему — что она не интересуется его делами. Потом его вывело из себя её требование не работать в Рождество и даже — неслыханное дело — устроить праздник. Тем не менее пришлось всё же пригласить родителей, приготовить индейку и дарить подарки. Впрочем, Экклстоуну нравилось, что родители часто забирают Дебби на ночь — тогда он, несмотря на протесты Айви, отправлялся в кино или в «Крокфордс». Жена стала его невольным пассажиром в гонке за миллионами.
Первым препятствием — и первой же жертвой — стал Фред Комптон. Они всё чаще ссорились.
— Я не мог примириться с тем, как Экклстоун ведёт дела, — признавался Комптон. — В итоге я вообще не работал. Это не его вина — просто от меня уже не было никакой пользы.
Желая избавиться от партнёра, Экклстоун завёл разговор с нарочитой небрежностью.
— Либо я выкуплю твою долю, либо ты — мою, — сказал он. — Решай сам.
Комптон тоже торговал подержанными машинами, однако Бернард застал его врасплох, предложив:
— Просто напиши свою цену.
Проницательный Экклстоун угадал ход мыслей компаньона: тот не поверит, что его партнёр готов заплатить много.
Как и предполагалось, Комптон запросил меньше, чем хотел бы выручить, однако больше, чем, по его расчётам, готов был выложить Бернард. Тот же, к удивлению Комптона, согласился и сразу повёл его к ближайшему нотариусу оформлять сделку.
— Такова цена свободы, — сказал Экклстоун, прощаясь с Комптоном.
Став единоличным владельцем компании, Бернард повёл дела более агрессивно. Он выкупил у Рона Фроста автоцентр «Барнхерст» в Бекслихите и приобрёл опцион на покупку комплекса «Струд мотор компани» в графстве Кент, который затем выгодно перепродал. Даже Комптон отдавал ему должное: «Превосходный автокомплекс в отличном месте. Правда, провернуть всё было непросто».
Вместе с Роном Шоу он пытался за 46 тысяч фунтов купить Брандс-Хэтч, но в последний момент их обманули. В 1956 году Экклстоун продал свой дом, автомобиль, несколько соседних земельных участков под застройку и перебрался в Барн-коттедж — особняк с пятью спальнями на Парквуд-роуд в районе Бексли. Как и раньше, всей семье пришлось жить в доме, где ещё вовсю трудились рабочие. Экклстоун раскошелился не потому, что «новый дом лучше», а потому, что «стоит недорого и вложение выгодное». Элегантный делец, выгуливающий по улицам Бекслихита своего бульдога, никогда не упускал хорошей сделки.
— Торговля — это состояние души. Люди обычно покупают то, что им не нужно, так что приходится убеждать продавца, что ты и правда готов купить. Мне не нравится манера арабов просить сто, рассчитывая получить шестьдесят. Людей нельзя оскорблять. Всё имеет цену, только точной цены никто не знает. Для разных людей одно и то же имеет разную стоимость. Я её прикидываю и потом назначаю цену. Когда покупаю, я всегда прошу владельца назвать сумму. «Это же твоя вещь, а не моя», — говорю я. Если предлагать цену наугад, обязательно переплатишь.
В компании конкурентов по автобизнесу в Бекслихите, собиравшейся в местных пабах и Брандс-Хэтч, был Льюис Эванс по кличке Поп, а у него — сын Стюарт Льюис-Эванс, молодой человек одного роста и возраста с Экклстоуном. В начале 50-х он как-то обогнал Экклстоуна в гонке на «кулерах», а к 1957 году дорос до «Формулы-1» и в составе команды «Коннот» сражался в Монако со знаменитым Фанхио. Воодушевлённый успехом друга, Экклстоун предложил тому вести его коммерческие дела. Когда в этом же году Льюис-Эванс опередил в Гудвуде Стирлинга Мосса, Экклстоун договорился с Тони Вандервеллом, что вместо ненадёжного «коннота» тот будет пилотировать болид его команды «Вэнуолл» и станет напарником Мосса. Вандервелл также разрешил Экклстоуну вести с автодромами переговоры о гонораре за выступления Льюис-Эванса.
Автогоночный бизнес оставался уделом богатых энтузиастов, дельцов да мелкой аристократии и с финансовой точки зрения был организован примитивно. Каждый гонщик и команда по отдельности договаривались с владельцами автодрома о гонораре и размере призовых. Организаторы гонок стремились привлечь зрителей и поэтому платили «Феррари» и Фанхио больше, чем безвестным пилотам на заурядных машинах. Промоутеры справедливо полагали, что пилотам и владельцам команд попроще нужны не деньги, а атмосфера постоянного риска и натянутые как струна нервы. В этом сумасшедшем мире машины то и дело сталкивались и вспыхивали, а в спортивных журналах некрологи еженедельно соседствовали с леденящими кровь отчётами о боях четырёхколёсных гладиаторов. В 1958 году команда «Коннот» обанкротилась, и влюблённый в гонки Экклстоун ухватился за возможность оказаться среди избранных.
Когда было объявлено о продаже трёх болидов «Коннот» вместе с запчастями с аукциона, Экклстоун был в отъезде и велел кому-то из сотрудников шоу-рума в Бекслихите их купить.
— За какую цену? — спросил тот.
— Неважно, — ответил Экклстоун. — Просто пойди и купи.
Три древних болида стали его пропуском в элитный клуб. Ностальгия тут была ни при чём. Он рассчитывал извлечь прибыль из ожидаемой победы двух «коннотов» в Гран-при Новой Зеландии и убедил Стюарта Льюис-Френсиса и Роя Сальвадори отправиться на другой конец света. Машины после гонки велено было продать.
Впрочем, после провального выступления покупатели не спешили раскошеливаться. Сальвадори сообщил по телефону, что за оба «коннота» можно выручить разве что альбом для марок. Экклстоун наорал на гонщика и отменил сделку. Машины переправили в Европу как раз к началу Гран-при Монако.
Атмосфера опьянила прибывшего на место событий Экклстоуна. В отличие от других трасс, эта незабываемая гонка проходила прямо на улицах, под окнами княжеского дворца и вдоль набережной, где швартовались яхты миллионеров. Недовольный наёмным пилотом, Бернард прогнал беднягу и сам сел за руль. В гонке участвовало ещё тридцать машин, и он не сумел пройти квалификацию, удостоившись от прессы отзыва: «Это несерьёзно». Вдобавок в казино ему тоже не повезло.