Объявленный ученик со смущением принял свою вещь обратно под удовлетворенное хмыканье одноклассников.
— Кусок эмблемы с гимназической фуражки, — описал следующий предмет Илья Алексеевич, почувствовав, что интонации циркового конферансье тут будут вполне уместны. — Прошу пожаловать Януария Попова.
К столу подошел Януарий — худющий белобрысый паренек с глуповатой улыбкой. Аудитория замерла, пытаясь распознать секрет фокуса.
— Так-с… А это что? Кажется, свинчатка, — начал входить во вкус Илья Алексеевич — напряжение постепенно спадало, ему на смену пришли непринужденность и даже некоторый артистизм. — За этой вещью прошу явиться… — он замер, изображая усиленную работу памяти, в чем, честно признаться, не было никакой нужды. — Прошу явиться — Людвига Даненберга!
По аудитории прокатилась волна восторга — кажется, присутствующие готовы были признать, что оказались свидетелями форменного чуда.
Когда Евгений Янович вернулся в класс, он застал учеников в полном смирении и покорности. Ардов дремал за столом, а у доски стоял отъявленный хулиган Караваев и, запинаясь, читал вслух 68-й параграф учебника Воинова:
— Для решения косоугольных треугольников применяют зависимости между сторонами и тригонометрическими функциями углов косоугольных треугольников…
Профессор от неожиданности поперхнулся и кашлянул. Докладчик обратил к нему покорный взгляд.
— Продолжай, Караваев! — поторопился Евгений Янович и удовлетворенно кивнул Ардову.
Илья Алексеевич встал, сделал легкий поклон классу и поторопился на выход, где у дверей размахивал конвертом Жарков.
Глава 7
Огненный шар
— А вы, Петр Палыч, оказывается, были драчуном, — подначил приятеля Ардов, расплачиваясь с извозчиком.
Экипаж доставил чинов полиции по адресу на конверте — к единственному жилому дому, затесавшемуся среди многочисленных складов в безлюдном Сукином переулке, расположенном вдоль железной дороги.
— Ни в коем разе, Илья Алексеевич! — бодро отозвался Жарков. — Дело касалось благородной девицы, про которую этот Томский распускал слухи. Согласитесь, я был обязан заставить его замолчать.
Оглядевшись, он направился к ступеням под ржавым навесом, которые вели вниз к подвальной двери:
— Скорее всего, это там…
— Ну, и местечко выбрал ваш профессор… — поежился Ардов.
— Познание истины не терпит суеты, Илья Алексеевич, — хохотнул криминалист и постучал в дверь.
На стук никто не ответил. Подождав, Петр Павлович подмигнул Ардову и негромко пропел «У любви как у пташки крылья», одновременно выстукивая ритм хабанеры в облупленные доски двери. Послышался шорох, потом шаги, и наконец дверь отпер бледный молодой человек с красными глазами.
— Вам к-кого? — запнувшись, спросил он, тревожно оглядывая незнакомцев.
— Юрия Александровича.
Из глубины раздался голос:
— Константин! Ну где же вы? Наш эксперимент, кажется, удался!
За спиной молодого человека возникла взъерошенная голова профессора Горского. Вид у него был усталый, но глаза горели пламенем.
— Это не Крючин, п-профессор, — поторопился предупредить ассистент.
Присмотревшись, Горский узнал бывшего ученика и не смог скрыть сожаления — визит незваных гостей был явно некстати.
— Жарков? Неожиданность. Вижу, не забыли наш тайный стук?
— Разрешите представить, Юрий Александрович, — чиновник сыскного отделения Ардов.
Жарков указал на спутника, тот сделал кивок. Горский в нерешительности переступил с ноги на ногу.
— Господа, я не располагаю временем… — начал было он.
— К сожалению, дело не терпит отлагательств, — мягко, но настойчиво прервал его сыщик и протянул книжку, найденную на трупе.
— Аладьин, вернитесь к тигелю, — приказал ассистенту профессор и, подумав, все же отступил в сторону, пропуская непрошеных посетителей внутрь.
В мрачном зале со сводчатым потолком была обустроена химическая лаборатория. Вдоль стен помещались полки с толстыми фолиантами и свитками, на длинном столе — множество разномастных колб. В центре зала возвышался очаг, рядом с которым на песчаной подушке располагался глиняный шар, похожий на пушечное ядро. Аладьин возился с ним, тайком разглядывая гостей. Горский пролистнул полученную от Ардова книгу.
— Да, это из моей библиотеки, — признал он. — Я подарил ее Крючину, он был моим помощником.
Сообщение о смерти, казалось, не сильно взволновало профессора.
— Жаль. Он был очень способный… Очень… Пожалуй, лучший мой ученик.