Столь категоричное и жесткое резюме Сергея Анатольевича задело Рудовского за живое. Он подал заявление в суд, в котором написал, что Новоселовым допущены грубые нарушения Уголовно-процессуального кодекса, которые ущемляют гражданские права, гарантированные Конституцией. Рудовский возмущался по поводу того, что Филиппов был допрошен в качестве подозреваемого без участия защиты и никакого адвоката в следственном кабинете изолятора 24 октября не было вообще.
Подводя итог, Рудовский настоятельно требовал отстранения Новоселова от руководства следственной группой.
Пришлось Сергею Анатольевичу и в самом деле на некоторое время отойти от дел. Засел он за подробную объяснительную начальнику отдела по надзору за следствием, дознанием и оперативно-розыскной деятельностью в МВД России советнику юстиции В. Новосадову. Потом Сергей Анатольевич собирал рапорты у сотрудников ОВД, в котором состоялась его встреча с Рудовским. Написал рапорт даже водитель машины Ф. Карцев, подтвердивший, что 24 октября Сергей Анатольевич допросил Филиппова на удивление быстро, чего от обстоятельного Новоселова никак нельзя было ожидать... Вот такие пируэты иногда случаются в следовательской работе. Потом состоялся суд. Нет, речь не о том суде, на котором была доказана вина Филиппова и вынесен ему справедливый приговор. Мы пока говорим о суде, на котором отстаивали свою профессиональную честь два человека: адвокат Рудовский и следователь Новоселов. Председательствовала народный судья О. Неделина. Новоселов, получив слово, без труда доказал присутствие Рудовского в следственной комнате изолятора 24 октября:
– Об этом свидетельствует отпечатанное на машинке заявление, саморучно подписанное Филипповым перьевой ручкой 24 октября. Пусть господин Рудовский объяснит, как в условиях изолятора временного содержания Филиппов мог пользоваться перьевой ручкой и пишущей машинкой...
Суд оставил жалобу адвоката Рудовского без удовлетворения. Но Новоселов не был бы Новоселовым, если бы не попытался довести это дело до логического конца. Герой литературной классики Глеб Жеглов сказал: "Вор должен сидеть в тюрьме!" Сергей Анатольевич подумал приблизительно так: "Лжец не имеет права быть адвокатом!" – и написал заместителю Генерального прокурора РФ государственному советнику юстиции 1-го класса М. Катышеву заявление: "Считаю, что своим заявлением адвокат Рудовский обвинил меня в фальсификации доказательств, оклеветал меня, как следователя, что является преступлением..." И ходатайствовал о возбуждении уголовного дела в отношении Рудовского.
Позже Рудовский давал Новоселову унизительные объяснения по поводу своих неблаговидных поступков и умолял его не возбуждать против него уголовного дела.
Сергей Анатольевич проявил великодушие и заявление свое забрал. Рудовский был отстранен от защиты Филиппова, но тем не менее остался работать в адвокатуре...
Глава 35
ЛЕНКА
Самодельная вытяжка, которую они сделали в сарае, работала из рук вон плохо, особенно при сильном ветре, и друзья после работы испытывали сильные головные боли. Женя где-то слышал, что токсины из организма хорошо выводит парное молоко, и попросил Лену приносить его после каждой дойки – утром и вечером. Они выпивали литра по два ежедневно, но это мало помогало. Чувствовали они себя прескверно. К тому же работа шла не слишком гладко, под рукой вечно не оказывалось необходимого оборудования, и в глазах Лешки Женя все чаще замечал скептицизм.
– Ты уверен, что у нас эту гадость кто-то купит? – спросил он как-то, нагревая на горелке колбу, в которой плескалась черная маслянистая жидкость.
Женя не мог решиться рассказать Леше всю правду – что должен Князю семьдесят тысяч доз, что в Воронеже арестован Игорь Яковенко. Спросил только: "Хочешь заработать и отвлечься от учебы?"
Погода их не баловала. От того, что приходилось часами стоять у стола, у ребят сильно мерзли ноги, и даже раскаленная докрасна "буржуйка" не помогала. Леша загрустил. Его не радовали прогулки по пустынному, пронизываемому студеными ветрами лугу, баня и сальцо под самогоночку. Вздыхая, он вспоминал минувшее безмятежное лето, когда они с Леной дурачились на реке. Пожалуй, только Лена и выводила его из состояния уныния. Когда она, розовощекая, в белой косынке и овчинном полушубке, появлялась в избе и ставила на стол трехлитровую банку с молоком, Леша начинал улыбаться, бормотать комплименты и ласковые глупости. Все остальное время слово из него невозможно было вытащить клещами.
Предпоследнюю стадию синтеза они решили провести днем, потому как ночью из-за сильного мороза находиться в сарае стало невозможно. Работать пришлось в противогазах, потому как вытяжка из-за сильного ветра не давала тяги и "лаборатория" наполнилась фосгеном. Кто из них забыл запереть входную дверь на засов, ни Женя, ни Леша не помнили. Это было роковое стечение обстоятельств. Лена принесла молоко, но, не найдя парней дома, направилась в сарай. Зашла внутрь. Они стояли к ней спиной, не видели и не слышали ее. Она стояла не меньше минуты, вдыхая ядовитый газ, и смотрела, как Женя и Леша колдуют над колбами.
Потом она выронила банку и, теряя сознание, упала на пол. Только тогда парни обернулись.
– Какого черта! – глухим голосом из-под респираторной маски закричал Женя. – Как она сюда вошла?!
Был самый ответственный момент синтеза. Женя не мог отойти от стола. К девушке кинулся Леша.
– Она отключилась! – испуганно сказал он, приподнимая обмякшее тело.
– Вытащи ее на улицу! – проворчал Женя. – Как не вовремя! Я чуть не сжег раствор!
Леша потащил девушку на выход, откидывая ногами осколки банки. Ее полушубок был залит молоком. Леша совсем некстати подумал, что, если бы она облилась молоком, которое продают в городе, жирного пятна не было бы. А от следов этого, деревенского, можно только химчисткой избавиться.
Он уложил ее на опилках под навесом, где был оборудован дровник, и стал шлепать ей по щекам ладонью – другого способа привести человека в чувство он не знал. Дыхание девушки было слабым, пульс едва прощупывался. Леше стало страшно. Он заглянул в распахнутую дверь и крикнул:
– Иди сюда!
Женя вышел не сразу. Сорвал с лица противогаз, под которым обнажилась улыбающаяся физиономия.
– Кажется, все нормально. Осталась последняя стадия – и все! Грамм триста сухой фракции получим точно.
– Да подожди ты со своей фракцией! – оборвал его Леша. – Ленка все никак в себя не придет.
– Надо ей на лицо водичкой побрызгать.
Они зашли под навес. Женя опустился на колено, провел ладонью по лбу девушки.
– Оклемается, – сказал он с оптимизмом.
– У нее губы посинели, – заметил Леша. – Слушай, давай ее в больницу отвезем?
– Обалдел? – пожал плечами Женя и взглянул на часы. – Мне еще доалкирировать осталось... Через семь минут...
– Женя, – с непривычной для себя строгостью произнес Леша. – Она надышалась фосгена.
– Да что ты меня все время пугаешь! – вспылил Женя. – Вон, она уже глаза открыла!
Не сразу взгляд девушки обрел осмысленность. Она села, развязала платок и стянула его с головы. Волосы рассыпались по ее бледному лицу.
– Что со мной? – тихо спросила она. – А банка где?
– Ты как? – спросил ее Леша.
– Голова болит... И перед глазами все плывет.
Она попыталась встать, но ее повело, и она упала бы, если бы ее вовремя не подхватил Леша.
– В общем так, – сказал он твердо. – Ее надо везти в больницу... Беги за машиной.
Женя недовольно засопел. Он смотрел на лежащую у его ног девушку и думал, что она может искусно притворяться, чтобы подольше пробыть в центре внимания двух таких замечательных и образованных москвичей.
– Я все доведу до конца, – заверил Леша, поймав вопросительный взгляд Жени. – Давай, не тяни время.