— Я думаю, то, что мы правши, связано с тем, что левое полушарие, которое отвечает за логику и решение точных задач, управляет правой рукой. Разумное животное — животное с сильной логикой. И, значит, правой рукой.
— Возможно, — кивнул Блюм. — Но природа выкашивает асимметричных и гиподинамичных, — то есть уродливых и ленивых. К чему приводит любая травма? К двум вещам — асимметрии и гиподинамии. Заболела лапа — гиподинамия и асимметрия. Заболело ухо — асимметрия.
— Сломанная лапа заживет.
— Поздно! Асимметрия уже наработана. Правую больную лапу он берег, а на левую наступал с двойной нагрузкой. На одной ноге мышцы окрепли, на другой атрофировались. И само по себе это не устранится. Поэтому когда ко мне попадает ребенок со сломанной ногой, мы гипсуем две ноги — чтобы не потерять симметрию. «Казенная» медицина этого не понимает. Потому что она пошла по другому пути — по пути массовости и аллопатии. Современный евро-американский стандарт медицины основан на том, что мы лезем во внутреннее пространство организма и пытаемся там рулить на биохимическом уровне. Бомбим таблетками — в надежде, что часть химии попадет туда, куда надо, и вызовет нужный эффект. А я лезу во внутреннее пространство руками. У меня других инструментов нет. Почему такая разница в подходах? Потому что для западной медицины главное — снятие симптомов и массовость. Симптоматическая медицина стала основной в мире, поскольку лежит в общецивилизационном — индустриальном — русле: она основана на науке и заводах (фармпредприятиях), в этом ее сила. И там царит вполне логичный принцип: «нет симптомов без болезни». Вот с симптомами и борются. Но ведь это не значит, что все остальные виды медицины умерли, нет, они просто не смогли стать массовыми, бесплатными, бюджетными — все эти иглоукалывания, мануальные терапии, фитотерапия, у-шу… А медицина таблеток стала массовой, как массовая культура. Потому что там производство. И унификация.
В конце концов давление фармкорпораций на медицину стало невыносимым. Существует масса хороших и относительно недорогих методик, которые фарминдустрия просто душит. Давно клинически испытано, например, ультрафиолетовое облучение крови, хорошие результаты показаны. Но это чистая физика! Там нет места химической фарминдустрии. И потому метод широко не применяется. Его используют отдельные энтузиасты на свой страх и риск, получают прекрасные результаты. А остальные предпочитают травить таблетками. Это безопасно — для врача. А всякого рода нетрадиционные методики типа моей — риск для врача. Достаточно одной ошибки на тысячу человек — кто-то помер, — и тебя тут же закроют. А если люди помирают и получают осложнения и побочки от лекарств, это как бы нормально.
Поэтому когда практикуешь нетрадиционные методы, нужно быть очень осторожным. Если ко мне приходит человек со смертельной болезнью и у меня шансов его вытащить 90 %, а 10 % за то, что он помрет, я его не возьму. На фиг мне это надо! Ведь если помрет — осадочек останется, клеймо на имени останется. Пусть он лучше помрет в государственной медицине, ей как с гуся вода, она пачками хоронит, ей можно. Соберут консилиум и спишут труп по всем правилам. Каждый день списывают. Я — другое дело. Я частник, с меня другой спрос. Поэтому у меня трупов нет. Труп — это сразу закрывайся.
Короче говоря, после промышленной революции медицинская пирамида перевернулась. Народная медицина стала медициной для высшего света и элит — в отличие от медицины фарминдустрии, которая стала медициной масс. И язык евроамериканской медицины стал официальным языком мировой медицины. Специалист по аюрведе говорит на другом языке, которого дипломированный врач не поймет. А у специалиста по китайскому иглоукалыванию — свой язык. У тибетской медицины свой. И сложно конвертировать один диагноз в другой. А надо бы.