— Зачем все это нужно, Виктор, Антуан? Мне кажется, что исследования в области молекулярной генетики человека, копание в скрытых механизмах его некогда таинственной сущности приведут к тому, что, когда знания станут достоянием школьных учебников, жизнь для людей потеряет все свое обаяние, всю свою невыразимую красоту. Люди предстанут перед самими собой и друг перед другом лишенными кожного покрова, как анатомические фигуры; хуже — как сосуды, слепленные из пучков белковых молекул известного состава, в которых разыгрываются известные биохимические реакции и биофизические процессы.
Альберт чувствовал, что говорит не то, что следует. Конечно, результаты работы его отца и Хорша рано или поздно будут воспроизведены в лабораториях всего мира. Но что последует за этим? Здравомыслящее человечество не станет создавать химические комбинаты, выпускающие людей по заказанным формулам. Нет, этого никогда не случится. И тем не менее такие комбинаты могут возникнуть, втайне от всех, под землей, с одной и той же кровожадной целью. Он вдруг отчетливо представил энергичного, или, как у нас теперь любят говорить, эффективного, человека в мундире, который четко докладывает министру, как хорошо на комбинате идут дела, и ему захотелось во весь голос закричать своим друзьям:
«Остановитесь! Прекратите! Шире откройте глаза и представьте, что будет, если…»
«Не сделать открытие — это подвиг в квадрате», — вспомнил он фразу, оброненную отцом перед кончиной. Он до крови закусил губу.
— Что же ты предлагаешь? Остановиться? Закрыть науку? Вернуться к первобытному незнанию? Пока что мы слышали только негативную позицию. А где же позитивная? Где успехи медицины, где успехи сельского хозяйства, где улучшение адаптации людей к окружающей среде? Где успехи в лечении наследственных болезней? Где, наконец, генетический аспект решения проблемы рака?
— Это все так… Но я боюсь, что скоро исчезнет волнение родителей, ожидающих ребенка, потому что детей будут выращивать в колбах по заранее составленной программе…
— Не исключено. Право, не исключено, Альб. Я, например, не вижу в этом ничего плохого, А опыты в этом направлении весьма обнадеживающи… Что с тобой, Альб? Ты побледнел? Ты устал?
Клемпер и Густ встали. Альберту так хотелось рассказать им все… Но он этого не сделал, потому что был уверен, что скоро, очень скоро они воспроизведут установку Хорша и в институте, начнут, как одержимые, как средневековые Фаусты, изготавливать людей искусственным путем. Кажется, только сейчас он понял, как прав был отец, говоря о'б ответственности ученого за судьбу своего открытия.
Альберт совершенно оправился и дни напролет сидел в кабинете отца и читал книги по философии. Он никогда не обращал внимания на то, как много книг по философии было в библиотеке, как много исследований прочитал отец по вопросам смерти и бессмертия. Теперь, читая одну книгу за другой, он как бы шел его дорогой.
В это-то время и появился Хорш. Он вошел, постаревший, сгорбившийся. На какое-то мгновение Альбу даже стало жалко его. Хорш стоял перед ним с опущенными, как плети, руками, в старом выцветшем плаще, с бесцветным лицом, выражающим бесконечную усталость и еще большую вину.
— Садитесь, — сказал Альберт.
Хорш кивнул головой и сел. Некоторое время они молчали.
— Я слушаю вас, Хорш.
Он поднял голову.
— Зачем вы это сделали, Альб? — наконец спросил он.
— Что?
— Вы уничтожили труд всей моей жизни, и не только моей, но и труд вашего отца.
Альберт усмехнулся. В нем заговорило недоброе чувство мести.
— Какое вы имели право ставить такой бесчеловечный опыт? Какое вы имели право таким путем давать жизнь человеку?
Хорш иронически улыбнулся.
— Какое право, какое право… Какое право имели люди создавать порох? Какое право они имели создавать атомные и водородные бомбы? Какое, Альб? А самолеты? А ракеты? А смертоносные вирусы? И это все смерть, Альб, смерть… Какое право… Если хотите знать, то наше право — я имею в виду не только себя, но и вашего отца, — наше право основывалось на непреодолимом желании нейтрализовать безумное стремление науки в направлении разработки средств уничтожения всего живого.
Альберт поднял на него удивленные глаза. Такого поворота он не ожидал.
— Да, да, Альб, не удивляйтесь. Если вас интересуют моральные мотивы наших исследований, то они были именно такими. Много лет назад мы с вашим отцом поклялись сделать человека бессмертным назло всем ухищрениям человеконенавистников и безумцев.
— Как?
— Вы, конечно, знаете историю рукописей Мертвого моря. Один иорданский пастух нашел свитки кожи, которые пролежали в пещере более двух тысяч лет. На свитках сохранились записи древних преданий, легенд, законов. Современные ученые их расшифровали, и мы теперь имеем возможность взглянуть на далекое прошлое глазами людей, живших в те времена. Над землей проносились войны, стихийные бедствия, катастрофы, одна цивилизация сменяла другую, а свитки ждали своего часа. И письмена народов майи и шумерские глиняные таблички…
— Какое это имеет отношение к вашим работам?
— О Альб, самое непосредственное. Мы с вашим отцом, когда он был помоложе, решили оставить после себя бесценные записи, самые сакраментальные письмена для истории, какие только может сделать человек. Мы поклялись создать золотую книгу и записать в нее результаты нашего труда.
— Что же вы хотели в эту книгу вписать?
— Что? Конечно, Формулу Человека.
— Формулу Человека?
— Да. Ту самую, которую вы видели в моей лаборатории. И описание той самой установки, в которой эту формулу можно синтезировать. Разве, Альб, это не решение проблемы бессмертия? Кроме самой формулы, в книге должно было содержаться подробное описание установки, в которой может быть осуществлен синтез. Там должны были содержаться все инструкции, как и что нужно начинать, когда кончать, что делать с новорожденным дальше. В конце концов, придя к точной химической формуле вещества наследственности человека, мы даже начали помышлять о том, что синтез можно будет автоматизировать от начала до конца, поручив его кибернетической машине. Конструкцию такой машины легко разработать. Мы хотели это сделать и тоже записать в золотую книгу. Представляете, что это значит? Это бессмертие в полном смысле слова. Книгу можно вложить в космический снаряд и отправить во вселенную. Она может путешествовать миллионы лет и попасть в руки не похожих на нас разумных существ. И они легко смогут воссоздать человека! И здесь, на Земле! Тебя, Альб, меня, любого человека можно обессмертить так, что он будет вновь и вновь появляться на Земле, наблюдая вечную эволюцию нашей планеты…
Усталое и безразличное лицо Хорша оживилось, он начал говорить с упоением, не обращая на Альберта внимания, рассказывая о фантастических возможностях, которые открывает перед человечеством Формула Человека. Альб вдруг почувствовал, что перед ним ненормальный человек.
— Это красивый, но абсолютно бессмысленный замысел, — попытался остановить он этот безумный бред.
— После того как твой отец женился на Сольвейг и родился ты, он сказал эти же слова…
При имени матери Альб вздрогнул.
Тем временем Хорш продолжал.
— Природа устроена значительно проще, чем мы думаем. Все дело в небольшой группе веществ, которые являются инициаторами циклических реакций. Это вещества, которые начинают замкнутую последовательность химических реакций, конечным этапом которых является синтез опять молекулы-инициатора. Вы знаете, Альб, что это за вещества. Это прежде всего вещество наследственности: дезоксирибонуклеиновые кислоты, ДНК… Вот и все.
— А дальше?
— А дальше мы проанализировали и синтезировали вещество наследственности человека.
— Ну…
— Нам удалось вырастить по одной и той же формуле нескольких детей… Сольвейг была пятой по счету.
— А остальные?
— Умерли либо в эмбриональном состоянии, либо вскоре после… после рождения.
— Почему?
— Вот на это «почему» нам до конца и не удалось ответить. Дело в том, что какая-то группа молекул ДНК определяет живучесть особи. Мы нащупали эту группу и всячески переставляли в ней азотистые основания… Нам удалось добиться, что Сольвейг жила двадцать один год. Но это так мало… В золотую книгу мы хотели вписать формулу очень долговечного человека.