- Неча, тебе милок, в наши бабские дела лезть. Уж как-нибудь сами управимся. Иди, Родине служи.
Неуклюжей гусыней вылезла в чуть подстывшую к вечеру лужицу и аккуратно закрыла за собой дверцу старенькой "Нивы". Она по своей натуре была бережливым человеком. По его настоятельной просьбе она ежечасно с крестьянской обстоятельностью докладывала о текущих событиях, пока ей самой не надоело это занятие - в последнем разговоре заявив, что больше звонить не будет до "разрешения от бремени" или непредвиденной ситуации. Надо ли говорить, что Захар в эту, как ему показалось, самую длинную ночь в его жизни, ни на минуту не сомкнул глаз? Вернувшись, домой, полностью раздеваться ко сну не стал, так и просидел в кресле полуодетым в темноте. Утром, с красными от бессонницы глазами, наскоро умывшись и не разбирая вкуса подогретой на микроволновке еды, загодя и впрок наготовленной заботливой тещей, побежал на службу. На службе все время дергался и хватался за телефон, лежащий в нагрудном кармане в страхе, что пропустил звонок. И когда он, наконец, прозвенел, сообщая голосом изрядно умотавшейся тещи о благополучном исходе родов, весе и росте девочки, Захар, словно крылья обрел за спиной. Каждому встречному офицеру части безумно хотелось похвастаться так долго ожидаемом, и так неожиданно свалившемся на него счастье. Но встречные, видя сияющее лицо капитана, уже и сами догадывались, что к чему, лапидарно и весело вопрошая: " Ну?! Рост?! Вес?!" По их светящимся добродушием лиц, он понимал, что они искренне радуются вместе с ним и ему становилось от этого еще лучше. Он верил, что с приходом в этот мир дочери он обретает что-то гораздо большее, чем статус отцовства, он тем самым, обретет наконец-то смысл жизни.
Он хотел сразу ринуться в клинику, но Мария Степановна благоразумно отговорила его от этого поспешного шага. Она мотивировала свою точку зрения тем, что де Оксана спит вместе с дочерью и тревожить сон новоявленной мамы, никак не рекомендуется, да и ему, лишний раз лезть в глаза начальства, с просьбами отпустить со службы тоже негоже. А к вечеру, когда все более-менее успокоится, то и он сможет без хлопот подъехать и посмотреть на жену с ребенком если и не в палате, то уж в окне-то точно. Расспросив еще тещу о том, нет ли какой надобности в продуктах или вещах, выражая готовность достать все по первому требованию, Захар попросил передать Оксане все причитающиеся по этому поводу слова и отключил связь. Он на миг представил себе какой роскошный букет белых лилий (жена обожала эти цветы) он сегодня преподнесет своей Снежной Королеве, как иногда он называл про себя свою Оксану.
Вечером, купив свежих фруктов и громадный букет лилий, Захар направился в клинику. Он думал, что ему придется долго стоять у подножия здания, выискивая глазами знакомый силуэт в оконном проеме, но к своему вящему удивлению, ничего подобного не случилось. После минутной формальности в фойе, выдали халат, бахилы и снулого вида охранник препроводил его на второй этаж, где собственно и располагалось перинатальное отделение. Передав дежурной медсестре с рук на руки посетителя, охранник удалился, а молоденькая провожающая, выяснив к кому и в какую палату направляется новоявленный отец, решительно, как маленького мальчика, взяв его за руку, буквально потащила в искомое место. У палаты под номером "4" она резко остановилась, и заговорщическим тоном негромко сказала:
- Вы подождите меня тут, а я загляну и спрошу, могут ли вас принять.
На его недоуменный взгляд, быстро протараторила, все так же полушепотом:
- Ну, знаете..., разные же бывают ситуации. И потом... вдруг она кормит малыша? Не всем молодым мамашам нравится, когда их застают за этим делом. Я мигом.
Она тихонько приоткрыла дверь и ящеркой проскользнула внутрь палаты. Не прошло и полминуты, как из двери ни слова не говоря, вынырнула сестричка, а за ней следом показалась и Мария Степановна. Вид у тещи был одновременно радостный и растерянный. Он думал, что она проведет его в палату к роженице, но та, взяв его за руку, повела к окну в коридорном тупичке, чтобы не загораживать проход.
- Девочка, вся в тебя! Крупненькая. Молчунья. Не плачет, кряхтит только. Ну да крупные они все такие. Это мелкота орет беспрестанно, а твоя хороша, - со знанием дела говорила теща.
- Марья Степановна, миленькая, а мне нельзя туда?! Я вот и бахилы одел и маску мне дали, - взмолился он, вытаскивая марлевую маску из кармана. - Я ненадолго, только погляжу и выйду.
- Ты погоди, соколик, насмотришься еще на все и на всех, - поджимая губы, тусклым голосом проговорила она непонятные для Захара слова.
- Так что, Мария Степановна, пройти то мне можно? - явно не "врубаясь" в ситуацию, канючил он.
- Говорю же тебе, сущеглупому, погоди, а ты опять свое талдычишь?! - уже начинала злиться теща. - Не в себе она! Понимаешь?! Не в себе!
- То есть как это не в себе?! - разинул рот от изумления Захар. - С ума, что ли сошла?!
- Да она и не была в нем николи! - парировала она его недоуменные вопросы.
- Как это?! Я не понимаю! Что произошло то, вы мне можете объяснить толком?! - все еще недоумевал он, в принципе, уже начиная догадываться, куда дует ветер.
- А так вот! - уже почти взорвалась теща. - Не хочет она никого видеть! И ее и тебя, в первую очередь! Еле вон уговорили ее вместях с акушеркой, чтоб хоть приложила к груди и дала первое кормление.
- Как же так!? - совсем уже поник головой Круглов.
- Врач сказала, что такое часто бывает у первородящих. Вроде как страх у ней самой перед ребеночком так проявляется, - пояснила со вздохом Мария Степановна, но по ее интонациям Захар понял, что она и сама не очень-то верит в эту версию. Эту догадку Круглова, она сама же и подтвердила через мгновенье:
- А только не верю я во все это! Чтобы мать да убоялась собственного дитя?! Николи такого не было. Скаженная она у тебя, как есть скаженная! Хосподи! - приложила она щепоть ко лбу и размашисто наложила на себя крест. - Воззри и внемли! За что насылаешь на мя кары свои?! За какие прегрешения?!
- А я вот тут собрал кое-чего, - пропуская мимо ушей тещины взывания к Богу, тихо проговорил Захар. - Что теперь с этим делать?! Опять же, цветы... лилии... ее любимые.
- Давай сюда! - прервала она его душевные возлияния, не переставая креститься и шептать что-то укоризненно-неразборчивое. - Продукты возьму. А цветы?... Даже и не знаю, что с ними делать. Ну да ладно, возьму и их, чай мать-то родную не измордует ими.
- Выписывать-то когда обещали? - спросил он, наблюдая, как теща роется в сумке, бурча себе что-то под нос.
- Девонька крепенькая получилась, здоровенькая, - не поднимая головы от сумки, проскрипела Мария Степановна, - Ксюха твоя, тоже кобыла здоровая, прости Господи, врач сказала, что завтра еще понаблюдают, а уж послезавтра и выписывать можно.
Наконец оторвавшись от сумки, теща с укоризной спросила:
- А ты, что же Захарушка, съестного всякого натащил, а про банное забыл?