Фонд Гулбенкяна.
Томаш вошел и поднялся по широкой лестнице. Огромные оконные проемы, будто рассекавшие мощные стены, зрительно превращали раскинувшийся за ними парк в продолжение внутреннего объема здания, сливая в единое целое рукотворное сооружение и природный пейзаж, примиряя железобетон и естественную растительность. Миновав фойе большого зала, историк легонько постучал в дверь и вошел в кабинет.
— Привет, Албертина, как дела?
Секретарша убирала в шкаф папки с бумагами. Она повернула голову в его сторону и улыбнулась.
— Здравствуйте, профессор. Вы уже вернулись?
— Как видишь.
— Как все прошло?
— Чудесно. Инженер Витал у себя?
— Господин Витал проводит совещание с сотрудниками музея и будет только после обеда.
Томаш замер в нерешительности.
— Вот оно что… Я принес ему отчет о командировке в Каир. И не знаю, как быть. Подскажите, может, мне лучше вернуться после обеда, а?
Албертина села за письменный стол.
— Оставьте у меня, — предложила она. — Когда господин Витал вернется, я ему передам. А если у него возникнут вопросы, он потом сам с вами свяжется, хорошо?
Историк открыл портфель и вынул несколько страничек, скрепленных в углу степлером.
— Да будет так, — сказал он, вручая бумаги секретарше. — Отчет я вам отдал, а в случае чего инженер Витал мне позвонит.
Томаш уже собирался уходить, но Албертина вдруг задержала его.
— Ой, профессор!
— Да?
— Звонил Грег Салливан из американского посольства. Просил, чтобы вы ему сразу перезвонили.
Обратно историк прошел тем же путем, но внизу не вышел наружу, а завернул к себе в кабинет — небольшую комнату, расположенную тут же, на первом этаже, где обычно сидели внештатные консультанты фонда. Устроившись за своим столом, он принялся составлять план-конспект оставшихся до конца семестра занятий.
Окно кабинета выходило в парк. Там, как на лесной лужайке, колыхались в такт дыханию ветерка мурава и листья деревьев. Окроплявшие их капельки росы подобно драгоценным камням играли и переливались в лучах утреннего солнца. Томаш переговорил по телефону с ассистентом кафедры, уточнил с ним ряд моментов и обещал оставить на факультете план-конспекты, подготовку которых уже практически завершил. Затем нашел в списке контактов своего мобильника номер атташе по культуре американского посольства и нажал кнопку набора.
— Sullivan here.
— Приветствую вас, Грег. Говорит Томаш Норонья из фонда Гулбенкяна.
— Hi, Томаш. Как поживаете? Как съездили?
Атташе говорил по-португальски с сильным американским акцентом, произнося звуки в нос.
— Нормально. Дело с приобретением стелы, которую я ездил смотреть, думаю, мы скоро закроем. Решающее слово за руководством, но я, со своей стороны, дал позитивный отзыв. Условия мне кажутся приемлемыми.
— Не знаю, чего вы там находите особенного в этих египетских древностях, — хохотнул американец. — Думается мне, есть вещи и поинтереснее, чтобы деньги тратить.
— Вы говорите так, потому что не историк.
— Может быть. — И изменив тон, Салливан продолжил: — Томаш, я просил вас перезвонить, потому что надо, чтобы вы зашли в посольство. Есть разговор… ну, в общем… не телефонный.
— Неужели появились подвижки в Центре Гетти относительно…
— Нет, — перебил Салливан. — Это совсем другое.
— Гм, — промычал Томаш, пытаясь угадать, о чем бы могла идти речь. Может, новости из Музея Иудаики? С той поры как он начал изучать иврит и арамейский, американский атташе частенько подзуживал его слетать в этот нью-йоркский музей. — Хорошо. Когда мне зайти?
— Сегодня во второй половине дня.
— Не знаю, смогу ли. Из Коимбры приехали мои родители, у меня с ними встреча, а потом я должен заскочить на факультет.
— Томаш, вам нужно быть сегодня.
— Но почему?
— Потому что здесь находится некто, специально прилетевший из Америки исключительно ради встречи с вами.
— Кто же это?
— Я не могу сказать по телефону.
— Неужели Анджелина Джоли?
Салливан рассмеялся.
— Gosh! Вас что, заклинило на Анджелине Джоли? Я второй раз слышу от вас ее имя.
— У этой девушки… уф… Она обладает весьма ценными качествами, — улыбаясь, парировал Томаш. — Но если это не Анджелина Джоли, то кто?
— Увидите.
— Грег, послушайте, у меня полно дел, и я совершенно не расположен играть в какие-то игры. Или говорите, кто, или ноги моей у вас не будет.
— Окей, я дам подсказку. Но вы должны пообещать, что в три часа придете.