— Имя не имеет значения. Важно, что Вселенная началась Большим взрывом и закончится либо Великим оледенением, либо Большим сжатием. Эйнштейн больше склонялся к тому, что это будет Большое сжатие. Антропный принцип, в совокупности с открытием, что все детерминировано с начала времен, постулирует изначальную намеренность создания человечества. Но для чего появилось человечество? Каково его предназначение? — Томаш взмахнул своим листком. — Ответ записан в этой формуле Бога. «Да будет свет!» Эйнштейн пришел к заключению, что человечество является не «эндгеймом» Вселенной, а инструментом для достижения «эндгейма». Взгляните на историю Вселенной. Энергия рождает материю, материя рождает жизнь, жизнь рождает разум. А разум? Что рождает он?
— И что же?
— Разум рождает Бога! Человечество создано, чтобы, в свою очередь, создать разум, еще более совершенный, чем биологический. Искусственный интеллект. Уже через сотню-другую лет компьютеры станут умнее человека, а через миллионы лет они будут обладать такими способностями, что смогут выстоять перед лицом вселенских изменений, которые неизбежно приведут к гибели биологической жизни. Вследствие протекающих в космосе процессов живые организмы, основанные на атоме углерода, через много миллионов лет лишатся необходимых условий существования, однако разум, построенный на атомах других элементов, выживет. Он распространится по просторам Вселенной, и через миллиарды лет появится единый вселенский компьютер. Однако продолжение его существования неминуемо столкнется с угрозой Большого сжатия. Перед вселенским компьютером встанет проблема: как избежать конца Вселенной? Ответ будет однозначным. — Томаш сделал короткую паузу. — Спасение невозможно, конец неотвратим. Но у великого вселенского компьютера есть один способ обеспечить себе возвращение к существованию: он должен будет до мельчайших подробностей отследить протекание всех процессов, сопровождающих Большое сжатие. Зафиксировать каждую деталь и заложить все это в формулу, которая после Большого сжатия позволит воссоздать Вселенную, причем такую, в которой все вернулось бы к существованию. Все, в том числе он сам. Формула должна предусматривать с ювелирной точностью спланированное и согласованное целевое распределение энергии, чтобы последующие процессы разворачивались детерминистски — в соответствии с универсальными законами и с использованием констант со строго определенными значениями. Таким образом, вновь осуществится антропный принцип, будут созданы условия для появления в новой Вселенной сначала материи, потом жизни и, наконец, разума.
— И что это будет за формула?
Томаш пожал плечами.
— Это настолько сложная вещь, что создать ее сможет только суперразум. Но формула будет, и об этом метафорически сообщает Библия.
— «Да будет свет!» — прошептал Грег, сверкнув голубыми глазами.
— Именно так. — Томаш улыбнулся. — «Да будет свет!»
— Постойте-ка, — выставил перед собой ладони американец. — То есть вы хотите сказать, что Бог — это… вычислительная система?
— Любой разум основывается на вычислительных способностях, — снисходительно парировал криптоаналитик. — Это я усвоил, общаясь с физиками и математиками. Разум — это вычисление. — Он постучал пальцем по лбу. — Человеческие существа — это своего рода вычислительные биологические структуры. Муравей — тоже биологическая вычислительная структура, но простая, а человек — сложная. Только и всего.
— Тем не менее подобное определение мне представляется чересчур категоричным…
Томаш пожал плечами.
— Хорошо, если вас это коробит, давайте не будем использовать выражение «великий вселенский компьютер». Давайте будем говорить о… ну, допустим… созидательном разуме, великом архитекторе, высшем существе… Имя не имеет значения. Значение имеет то, что разум, как его ни назови, в основе всего.
Глаза Грега остановились на одной точке. До него наконец дошел смысл последней загадки Эйнштейна, и он никак не мог в это поверить.
Ничего больше не сказав, Томаш открыл дверцу лимузина. Дождь прекратился, и в лицо ему дохнуло приятной прохладой. Утро, тихое и меланхоличное после очистительного ливня, окрашивалось в голубые и золотистые тона. С листьев деревьев в такт неспешному дыханию природы падали и с мелодичным звоном разбивались о влажную почву крупные капли воды. Благодатный солнечный свет разливался по лику земли, подгоняя медленно уплывавшие вдаль тяжелые тучи и румяня барашки облаков.
Историк пружинисто выпрыгнул из машины и, подав руку, помог выйти Ариане. Американские «секьюрити», пережидавшие грозу под ветвями раскидистого дуба, окружили «кадиллак», молча ожидая указаний. Грег кивком дал понять, что все в порядке. Охранники расступились.