— Ты кто? — брякнул Стас, к счастью, на местном.
Хватило ума. Пошатываясь, парень закончил подъём с пола в позе вопросительного знака. Глянул исподлобья на вопрошающего чистенького хмыря и презрительно сплюнул кровь.
— Отвечай господину! — прошипел ближайший педагог и подбодрил невежу ударом палкой по спине.
Стас так взъярился, что на секунду потерял контроль — любопытные домашние питомцы тотчас вылезли наружу посмотреть, кто беспокоит хозяина. Несговорчивый раб от неожиданности разогнулся, а его воспитатели наоборот сложились пополам.
— Господин Нартах спросил: кто ты? — флегматично помог Бритый, пока Стас боролся с нитями.
— Дреб, — выдохнул гордый засранец, отступая на шаг.
— Воин, — бросил Стасу Ёали, оглядев жертву истязаний с ног до головы.
— Боец, — не разгибаясь, уточнил Близнец, также отползая от волшебника меленькими шажочками.
— Заткнись! — рявкнул Стас. — Кто он? — обернулся к Ёали.
— Боец Манежа смерти, — задумчиво пояснил тот. — Есть такие в Луарале.
— Гладиатор? — вновь брякнул Стас, занятый мыслями о том, что делать дальше.
Глаза раба чуть не вывалились наружу. Он как-то вдруг растерялся, превратившись из гордого орла в мокрую курицу. Пару раз прерывисто вдохнул, через силу втягивая воздух. Наконец, нерешительно спросил на том же ломаном русском, от которого явно отвык:
— Ты кто, мужик?
— Потом узнаешь, — раздосадованно буркнул по-русски Стас и тут же вернулся к нормальному человеческому языку: — Ёали, он мне нужен. Заплати, не торгуясь.
— Сделаю.
— Если я не увижу этого человека через полчаса, вы все сдохнете, — на всякий случай пригрозил Стас надсмотрщикам, развернулся и потопал на выход.
— Через час, — небрежно бросил вдогонку Бритый. — Помыть надо. Приодеть. Сколько? — сухо осведомился бывалый торгаш у вконец обалдевшего работорговца.
— Здесь оказался почти десять лет назад, — рассказывал Лёха, неторопливо поглощая ужин.
Голодом его явно не морили. Ёали объяснил: кто ж станет портить дорогой товар? Кстати, и свинства среди контингента луаральцы не терпели — санитарию с гигиеной блюли. А внешний вид Лёхи — следствие его несносных манер и неуживчивого характера. Расплачивался за них он в карцере на колёсах, из которого не вылазил. Собственно, поэтому хозяин престижного Манежа смерти и решил продать поганца на рудники Глинала.
— Мне тогда только-только пятнашка стукнула. Мы в тот вечер приложились крепко. Двух люберецких корешей в армию беленькой отпевали. Соскучились пить на хате и двинули в лесок пробздеться. Точно помню, что сморило меня под берёзкой. Обнял её, как родную, проблевался пару раз. Тошно было, хоть помирай. А дальше мрак.
Уж не тот ли лесок, где меня похоронили — мелькнуло в голове у Стаса. Пробивное место между мирами?
— Очнулся в какой-то помойке, — задумчиво вещал Лёха. — Навалились на меня трое и чешут не по-нашему. Хотел в морду засветить, а руки ватные. Меня и скрутили. Будет время, расскажу в деталях. Если интересно. По возрасту у меня то на то и вышло: сопляк. Короче, попал в школу бойцов Манежа. Верней, меня туда продали. Мать, помню, всё печалилась: не бросишь свою компанию, загремишь на нары. А я её прогнозы переплюнул: загремел в рабство. Года три меня гоняли, как евреи арабов не гоняют. Потом выбросили на манеж. Давай парень: или сдохни, или заработай нам дилов с регами. Не сдох, как видишь. Даже в отморозках числился. У бойцов куча законов, а у меня один: выжить любой ценой. Буду я с ними цацкаться! Утрутся. Итак, как на гориллу в зоопарке пялились, примитивы сучьи. А у меня восемь классов. Почти профессор, — криво усмехнулся Лёха и глотнул из протянутой Бритым кружки.
Ёали не бельмеса, что втирал Нартаху странный раб. Но, понял, что они одного поля ягоды, и уважение проявил, как умел.
— Кстати, ботаном не был, но ниже четвёрок не опускался. На полном серьёзе вышку хотел поиметь. Геологом стать. Или в нефтянку податься. Башляют им, слыхал, здорово. Слушай, Стас, а как там, дома? Горбачёв долго на троне просидел? Или тоже скопытился? Он же, как раз перед моим прыжком сюда генсечить уселся.
— Не скопытился, — задумчиво поведал Стас. — Скопытили. В девяносто первом. У нас…, - осёкся он, сглотнул и продолжил: — Дома теперь не генсечат. Там теперь президент. И не совка. Союз, Лёха, развалился. Все республики теперь суверенные во всех местах, куда не сунься. Осталась Россия и всё, что в ней.
— Охренеть, — не слишком удивился тот, да и не слишком заинтересовался. — Президент ЦК КПСС. Дебильно звучит.
— И КПСС скопытился, — хмыкнул Стас. — Там партий теперь, как вшей на собаке. Народ в цирк больше не ходит. Им цирк на дом поставляют, прямо в ящик. Сидишь перед ним в трельниках да любуешься на собачьи бои в госдуме. Дома, Лёха теперь расцветает загнивающий капитализм.
Они ещё чуток потрепались. Повспоминали Москву. И прочие интересности, общих, из которых, у них было хрен да маленько. Стас — продукт интеллигентской прослойки. Лёха рабоче-крестьянский, куда не копни. Стас зависал в музеях, театрах да библиотеках. Лёха во дворе, в спортивной школе да по хатам корешей. И умер-то глупо, траванувшись палёной водярой. А Стаса убили, приватизируя оставленное ему наследство. Услыхав о его пути в этот мир, Лёха не стал материться и плеваться в охреневшую мразоту. Он пристально посмотрел в глаза земляка и промолчал. Собственно, на этом посиделки и завершились. Спать Лёху-Дреба Стас забрал в свою каморку.
Первая радость от встречи с ним уже схлынула. Остался голый факт: от Лёхи в гладиаторе Дребе мало, что осталось. На гниду не похож, но и отморозком даже среди гладиаторов прослыть непросто. И что теперь? Взять его с собой? Что, довериться? Допустить до тела? А ведь кто-то совсем недавно так клялся не допускать никого, что аж вспотел — невесело усмехнулся Стас, обнимая приткнувшуюся под бочок Витку. В результате же у него теперь два приятеля: Ёали и Ук. Он им доверяет — иначе это не назовёшь. Правда, они в иной весовой категории, нежели Лёха. Ука с мелкими он спас и планирует вернуть в семью. Ёали… Вроде бы приставлен к нему по делу, а на деле уж больно душевно исполняет свои обязанности. Чувствуется, что расположен Бритый к Стасу с его компашкой. Вампирёныши в нём души не чают. Ещё бы: первый человек, кто заботиться о них, а не о том, как бы их шлёпнуть. Да и Витка — эта недотрога — Ёали симпатизирует. Жаль будет с ним расставаться…
Так, что делать с Лёхой? Дать денег и благословить? Разумней всего: Дребу Стас не доверяет абсолютно. Каким бы он не был там, дома, здесь из него вырастили приличную сволочь. Как говорится, зарежет и не извинится. А если он не захочет уходить? Нет, Бритый-то поможет задать направление, но подставлять его под удар — последнее дело. Стас ещё не видал, какой он там воин. А вот Дреб — стопроцентный профессионал-убийца. Смерти Ёали Стас себе никогда не простит. Этот камень с души не сбросить, как не корячься. Да и не желает он с ним расставаться! Бритый ему нравится — нужно подумать, как сманить его от Милостивца. Авось, дедок не обидится.
— Это ведь Фартах, — впился Лёха глазами в отходящего от них Аркатана.
Тот мило потрепался со Стасом о следующем переходе через очередное ущелье, и потопал к своему туршу. На новичка в их компании Аркатан даже не взглянул, хотя теперь тот выглядел вполне прилично. Стасово барахло ему не подошло. Ёали с раннего утра обеспечил бойца лучшим, что нашлось в этом караван-сарае. Лучшего, естественно, здесь было навалом. Снарягу эти единомышленники-головорезы подбирали вместе. Долго и со вкусом смаковали выбор оружия. Турша оценивал Бритый — боец Манежа не в зуб ногой относительно качеств скакунов и прочей живности. Ук нового знакомца, естественно, опасался — даже после того, как Лёха вполне дружески посюсюкал с малышнёй. А чего ему? Он рос там, где о вампирах пишут сказки, а не охотятся на них. У него с этим всё в порядке: Ук — простой безобидный хлюпак, а ребёнков солдат не обидит.