- Что вы имеете в виду, говоря "человек эпохи Возрождения"?
- Широту взглядов. Он отличный врач, даже статьи писал о диагнозах известных исторических личностей, но интересуется и математическим анализом, и историей нашего города, и коллекционированием старых постеров.
- Статьи? Как интересно. Хотел бы я их почитать...
- Тогда откройте стеклянный шкаф с книгами и возьмите большой зеленый сборник на второй полке сверху... Вот он, да, крайний слева.
Пино не солгал: статья под названием "Один случай брюшного тифа: о причинах смерти короля Людовика X" чрезвычайно его заинтересовала. Он прочел ее от первого до последнего слова, пока Мари молча делала пометки в какой-то истории болезни, лежавшей перед ней на столе.
- Он все доказывает очень убедительно, - оторвал наконец голову от сборника комиссар, - но ведь он эндокринолог, а не инфекционист.
- Потому статья в соавторстве: он консультировался с коллегой.
- Конечно, я не медик и не могу судить об уровне статьи, но на мой обывательский взгляд ваш супруг весьма талантлив.
- Я тоже так считаю.
- И тем не менее разводитесь?
- Да.
- Но почему?
- У мужчины и женщины есть одна причина, чтобы сойтись, и тысяча, чтобы расстаться.
- И какая была у вас?
- Не сошлись характерами. Все банально.
- Но ведь вы его до сих пор любите, мадам, не отрицаете это.
- Какая разница?
- Большая, мадам. Нет ничего странного в том, что расстаются люди, когда они разлюбили друг друга. Но если женщина любит и все равно уходит, значит, есть причина, по которой она больше не может быть рядом с этим мужчиной, что-то, что оказалось сильнее ее страсти. Он сделал что-то такое, после чего она не может быть с ним. Я задавался вопросом: что именно? Если бы ваш муж был сексуальным извращенцем или, наоборот, импотентом, вы расстались бы еще до свадьбы - такие вещи выясняются сразу в наше время, ведь все живут вместе, прежде чем расписаться. Если бы он изменил вам, то вы, с вашей гордостью, тотчас разлюбили бы его, да и все знали бы об этом маленьком городе, где шила в мешке не утаишь. Побои? Вы не простили бы даже повышенного тона, и уж точно не хранили бы сборник мужа-садиста. Алкоголик виден сразу, а наркомана разоблачили бы его коллеги-медики. Что же остается? Невидимый порок, о котором никто не догадывается, но который разрушает отношения.
Пино сделал паузу, но Мари молчала, и он продолжил.
- Вы пытались бороться с этим пороком, но проиграли, и ушли, чтобы избежать болезненной созависимости. Вы не знали об этом пороке до свадьбы и даже не предполагали, что такое успешный и благополучный для всех человек может им страдать. Интересно, он запирался от вас дома в кабинете? Или он занимался этим на работе? Игромания двадцать первого века, когда не нужен ни карточный стол с подозрительными игроками, ни роскошное казино в Монако - достаточно смартфона и интернета. Ты сидишь дома, выигрываешь, но чаще проигрываешь, и никто не знает о твоей тайной жизни. Не так ли, мадам Питу?
Мари подняла на него свои прекрасные глаза.
- А даже если и так? Онлайн-гемблинг совершенно законен.
- Однако вы устали быть женой игрока. Вам надоело увещевать его, и вы поставили точку в отношениях. А он надеялся вас вернуть.
- Я полагала, господин комиссар, что вы хотите поговорить со мной о тех, кто пытался убить моего бывшего мужа, а не о подробностях наши с ним отношений.
- А это одно и то же, мадам, потому что ваш супруг едва не лишился жизни из-за своего злополучного увлечения. И вы совершенно правы: он действительно человек эпохи Возрождения. Но я хоть и не историк, однако знаю, что это люди Ренессанса отличались не только разнообразными талантами, но и размытыми понятиями о добре и зле.
В реанимацию к Питу комиссара пустили всего на минут: пациент был еще слаб. Впрочем, выглядел он куда лучше, чем можно было бы ожидать: цвет лица был довольно свеж для человека, лежащего под капельницей, а умный и ясный взгляд свидетельствовал о том, что черепно-мозговая травма не отразилась на его умственных способностях.
- Я пришел к вам с хорошей новостью, месье Питу, - сообщил комиссар после того, как представился и объяснил цель своего визита. - Только что мне позвонили из Парижа: оказывается, редчайшие денарии седьмого века вбросил на нумизматический рынок какой-то пожилой провинциал, приехавший не то из Ангулема, не то из его окрестностей, лет шестидесяти на вид, но без единой сединки в волосах, очень сильный, туповатый и подозрительный.
Питу вздрогнул, в глазах его заметались изумление, недоверие, тревога.