- Все это очень неопределенно. Патрик высказывал опасения в связи с прошлым? Он боялся кого-то?
- Нет, он был уверен, что та часть жизни осталась позади. Здесь ему никто не угрожал, он никого не боялся. Видите, он улыбается... это наша последняя общая фотография.
Пино бросил взгляд на фото: игроман, одетый в широкую футболку с нелепой надписью "Что ты хочешь, то и получишь", действительно улыбался, приобнимая сестру за плечо, но как-то криво и невесело.
- Что было после Парижа? - спросил комиссар.
- Он жил в Марселе, познакомился там с какой-то женщиной из Бордо и уехал с ней в ее город. У нее было свое кафе, он начал там работать. Я надеялась, они поженятся, но она его выгнала, потому что он взял без спросу деньги из кассы. Когда он приехал ко мне в Берженак, то сказал, что завязал с игрой, что все кончено. Я поверила ему, ведь здесь нет игровых автоматов. И он вроде отвлекся, снова заинтересовался историей... Мы обрадовались, что все в прошлом... а оно не было в прошлом. Я и не думала, что можно играть в интернете... А он играл со смартфона. Всюду эта зараза.
- И ваш муж выставил Патрика из дома, когда узнал, что тот взялся за старое?
- Нет... Мне стыдно говорить об этом, но он и нас обворовал. Сейчас дома никто не держит крупные суммы наличных, все на карточках... и Патрик украл не деньги, а два моих золотых кольца и украшения матери Жерома... Муж хранил их как память. Игроманы... они как наркоманы, понимаете? Это болезнь, она сильнее них.
- Но ведь ваш брат был образованным человеком и понимал, что с ним происходит. Почему он не пробовал лечиться, не пытался преодолеть зависимость от игры?
- Он пробовал, но у него не получилось. Однажды Патрик сказал мне, что играет не ради денег, что даже если бы он выиграл миллион евро, он продолжил бы играть, потому что игра дает ему такие острые ощущения, с которыми не могут сравниться ни алкоголь, ни марихуана, ни секс. Это род безумия...
- И в этом безумии ваш брат опускался все ниже?
- Да. Когда эта деревенщина, с которой он жил, Софи Леклерк, выгнала его и он оказался на улице - без денег, без работы, у меня сердце кровью обливалось... ведь в апреле ночи еще холодные... но Жером был категорически против его ночевок. И такой одаренный, образованный человек ночевал в заброшенном сарае у моста... А потом его убили...
- Вы кого-нибудь подозреваете в убийстве Патрика?
- Нет, - помотала головой Валери и разрыдалась.
4. Пристанище отверженного
Направляясь к мосту, комиссар позвонил Дюпре.
- Почему в деле нет информации, что Савиньи был игроманом, имевшим привычку одалживать деньги и не отдавать?
- Я не знал, - растерялся Дюпре. - Кто тебе сказал об этом?
- Его сестра.
- Мне она ничего не говорила! В таком случае убийцей мог быть кредитор. Вопрос в том, кто бы стал одалживать ему деньги.
- Так ведь могли одолжить совсем небольшую сумму. В некоторых кругах способны убить за 300 евро. Ладно, еще обсудим это. Я уже у сарая, хочу его осмотреть.
Как и почти все здания в Берженаке, сарай у моста был построен в давно минувшую эпоху - возможно, еще тогда, когда французы убивали друг друга за то, что одни были католиками, а другие - гугенотами. Если на то пошло, изначально это был никакой не сарай, а дом лодочника, переправлявшего горожан с одного берега на другой. Потом рядом построили мост, и услуги лодочника оказались никому не нужны. Дом забросили, и он стал разрушаться. К настоящему моменту от него остались четыре сложенных из серого камня стены, провалившаяся крыша и поросший травой фундамент, все довольно убогого вида.
Как выглядело пристанище Савиньи, Пино знал из фотографии в уголовном деле. Наклонив голову, он вошел в сарай через дверной проем, давным-давно лишившийся двери. В небольшом помещении было полутемно, поскольку свет поступал лишь через узкое, похожее на бойницу окно, расположенное неожиданно низко: так глубоко за столетия дом врос в землю. Хотя тряпье, служившее Савиньи постелью, и его немногочисленные вещи забрали на экспертизу и в сарае не осталось ничего, кроме лежащих на земляном полу досок (они служили отверженному чем-то вроде кровати), нос Пино уловил остатки специфического запаха, характерного для лежбищ бродяг. Можно представить, как здесь пованивало при Савиньи.
Такая стремительно идущая вниз кривая деградации - от благополучного преподавателя до клошара - была хорошо знакома Пино по миру наркоманов, но здесь наркотики были ни при чем: в старом матрасе нашли лишь микроскопические частички табачного пепла и более ничего. О том, что Савиньи курил, свидетельствовал и полурастоптанный, грязный и помятый обрывок коробки от сигарет "Житан", валявшийся у входа.
Снаружи сарая, в высокой траве под узким окном, Пино нашел целую кучу окурков "Житана", скуренных до фильтра. Судя по всему, Патрик имел привычку курить лежа и выбрасывать окурки в окошко. Состояние окурков свидетельство, что их оставили достаточно давно - как минимум полтора-два месяца назад. "Ну и что? - сказал себе Пино. - Да ничего. За это время убийца мог тысячу раз наведаться сюда и забрать улики, упущенные Дюпре - если, конечно, здесь были улики. А груда окурков - это не улики, а всего лишь подтверждение факта, что Савиньи - или кто-то, предпочитавший "Житан" - ночевал здесь несколько месяцев".