Я качаю головой.
— Ничего.
Я ненавижу, что Оливер заметил — это значит, что другие тоже могли это видеть. Мы дурачили всех вокруг, но, возможно, я не такая уж хорошая актриса.
Он наклоняется ближе ко мне и слегка сжимает мои пальцы.
— Ну же, Кин. Расскажи мне. Что — то случилось?
Я напряженно поворачиваюсь, оглядываю толпу и замечаю красивую женщину, сидящую за другим большим столом на другой стороне открытой террасы, рядом с водителем — французом Моро.
— Ах.
Покорный вздох Оливера заставляет меня оглянуться на него. Он морщится, затем переплетает свои пальцы с моими.
— Итак, ты познакомилась с Селеной? — спрашивает он.
Я наклоняю голову.
— Я бы так не сказала. На самом деле мы не говорили друг с другом, она просто…
— Она что — то сделала? — Оливер снова кладет свободную руку на спинку моего стула, только на этот раз это кажется скорее защитным, чем небрежным. — Я могу поговорить с ней, если хочешь.
— Нет, — быстро отвечаю я, крепче сжимая его руку. — Нет, от этого будет только хуже. Она просто странно посмотрела на меня, вот и всё. Не о чем беспокоиться, я обещаю.
Оливер мгновение изучает моё лицо, его серые глаза напряжены, затем кивает.
— Хорошо. Но ты должна сказать мне, если она сделает что — то ещё. Она… — он поджимает губы, словно сдерживая неприятное слово. — Она превращает сплетни в искусство, и все это знают, за исключением Моро. Бедный идиот так в неё влюблен.
Я позволяю себе бросить взгляд на пару. Она печатает в своем телефоне, пока он вертит в руке бокал шампанского, наблюдая за ней.
— Может быть, с ним она другая. Может быть, э — э, холодный образ она демонстрирует только публике.
Оливер, кажется, не убежден.
— Значит, ты полна решимости видеть в людях лучшее?
— Я её не знаю, — я пожимаю плечами. — Она меня тоже не знает. Возможно, мы обе неправильно истолковали нашу встречу в уборной.
Оливер хмыкает в ответ, и я знаю, что он считает меня наивной. Он назвал Моро бедным идиотом, потому что тот влюблен в свою девушку, что многое говорит мне о нём — и мне немного грустно. Оливеру пришлось нанять меня, совершенно незнакомого человека, чтобы выпутаться из того бардака, в который превратилась его жизнь. Моё сердце болезненно сжимается от осознания того, что я уже превратила его в какого — то несчастного героя, отчаянно нуждающегося в любви хорошей женщины, но возможно, он ничего этого не хочет. Возможно, наши с ним отношения идеально ему подходят.
Я бросаю взгляд на Хэкетта и его женуЗа все время ужина они ни разу не притронулись к еде и не обменялись и парой слов, которые не были бы похожи на ссору. Белла и Уэст, которые присоединились к нам за десертом, не разговаривают. Я мало что знаю Хёрсте и матери Беллы, но я знаю, что они в разводе, так что из этого тоже ничего не вышло.
Я сижу за столом разрушенных отношениях, и меня поражает, какой глупой я была, позволив себе развить настоящие чувства к Оливеру, даже если они в основном из разряда ‘Я хочу увидеть тебя обнаженным’. Возможно, этот гламурный мир просто не допускает успешных любовных историй — и в этом есть смысл. Ребята большую часть года в разъездах, почти без выходных. Даже если бы я следовала за Оливером повсюду, он всё равно был бы слишком занят, чтобы проводить со мной время большую часть времени, как я обнаружила на этой неделе. Его график сумасшедший, он забит таким количеством тренировок, стратегических сессий и пресс — конференций, что удивительно, что он вообще может спать.
Я добавляю к этому детей, и внутренне съеживаюсь. Любая женщина, у которой родился ребенок от гонщика Формулы–1, большую часть времени была бы подавлена и одинока, и ребенка, вероятно, растил бы бесконечный поток нянь.
Мою мысленную спираль обреченности прерывают официанты, ставящие на столы большие десертные тарелки. В тот момент, когда моя оказывается передо мной, я вздыхаю. Я рассчитывала на что — нибудь шоколадное или, может быть, местную выпечку, хотя в остальном всё было очень по — европейски, но это красиво оформленный клубничный чизкейк с великолепной, пышной клубникой в шоколаде сверху.
Оливер сочувственно морщится.
— Прости, Кин. Это отстой. Хочешь, я закажу тебе что — нибудь другое?
— Нет, всё в порядке, — говорю я. — Я не хочу никого беспокоить. Но ты можешь взять мой.
От чизкейка Оливера осталась уже половина, и он зачерпывает ещё ложку и со стоном слизывает сливки.
— Если это тебя утешит, то это отвратительно. Клянусь, это худшая часть ужина.
Мои губы растягиваются в улыбке.
— Врунишка. Тебе не нужно притворяться передо мной.