Общеизвестно, что Н. Е. Жуковский как раз и принадлежал к тому типу ученых-теоретиков, которые больше думали о практическом приложении своих исследований, нежели о том, чтобы самоцельно обогатить классику еще одним частным случаем движения. В том же духе он воспитывал своих учеников. Но между Жуковским-учителем и Чаплыгиным-учеником есть все-таки существенная разница. Как-то Жуковский произнес такие слова: «Один путь в механике шел от Галилея через Ньютона, Лагранжа и Якоби, другой путь тоже шел от Галилея через Гюйгенса и через Пуансо. Я предпочитаю теперь последний...» А вот Чаплыгину оказался ближе первый, и все пять работ, выполненных им в самом начале творческой деятельности, свидетельствуют об этом.
Некоторые биографы Жуковского и Чаплыгина идут еще дальше и разделяют их не только в связи с приверженностью тому или иному методу исследования. Они говорят: в то время как Жуковский все больше и больше склонялся к решению прикладных технических проблем, Чаплыгина влекли иные горизонты — разработка теории, общих принципов науки.
Справедливо ли такое мнение? Вероятно, справедливо, если при этом не подразумевать наличия непроходимой пропасти между научными исканиями Чаплыгина и их тогдашним практическим значением. Тут, по всей видимости, суть в том, что понимать под практическим значением математики, одной из самых абстрактнейших наук, — решение какой-либо частной инженерной задачи или фундаментальное исследование, польза которого не столь сиюминутно очевидна. Как говорил французский математик Пуанкаре, «наука, созданная исключительно в прикладных целях, невозможна; истины плодотворны только тогда, когда между ними есть внутренняя связь. Если ищешь только тех истин, от которых можно ждать непосредственных практических выводов, то связующие звенья исчезают и цепь разрушается».
Есть аналогичное высказывание и у самого Чаплыгина. Глубоким смыслом исполнена его фраза, которую хочется без конца цитировать: «Научный труд — это не мертвая схема, а луч света для практики». Иногда этот луч виден сразу, иногда доходит к нам, как свет звезды, спустя долгие годы. Но доходит непременно, иначе бы мы блуждали в потемках.
БОГИ И НУЖДА
Математика пережила два периода. В первом задачи ставились богами (делийская задача об удвоении куба), во втором — полубогами (Паскаль, Ферма). Мы вошли в третий период, когда задачи ставит нужда.
ПОСТУЛАТ УЧИТЕЛЯ — УЧЕНИКА
В конце декабря 1909 года в Москве открылся XII съезд естествоиспытателей и врачей.
Все выглядело привычно торжественно, волнующе, начиная с первых минут, приличествовало событию, которого с нетерпением ждали сотни ученых всей России. Местом встреч вновь стало Благородное собрание в Охотном ряду. Извозчики с шиком подвозили к подъезду делегатов, укрывавшихся меховой полстью, прятавших носы в воротники — стояли сильные морозы. Расчесав бороды и усы у зеркала, поправив мундиры и сюртуки, делегаты отыскивали затем знакомых, радостно пожимали руки, поздравляли с праздником и поднимались по лестницам, устланным мягкими коврами.
Чаплыгина впервые избрали членом распорядительного комитета.
— Сергей Алексеевич, вам надлежит быть в президиуме...
— Сергей Алексеевич, не откажите в любезности вместе с Николаем Егоровичем показать гостям воздухоплавательную выставку...
Заботы, хлопоты, с ним советуются, с его мнением считаются: ведь он — один из устроителей съезда.
28 декабря — это был первый день съезда — заседание началось речью председателя распорядительного комитета профессора Д. Н. Анучина, после чего с докладом «Естествознание и мозг» выступил нобелевский лауреат Иван Петрович Павлов. Ему долго аплодировали.
Затем началась работа секций. Она сопровождалась осмотром специально подготовленных выставок. Особый интерес вызвали доклады организованной впервые секции воздухоплавания, показ планеров и моделей летательных аппаратов, устроенный на третьем этаже университетского здания. Чаплыгин бывал на всех заседаниях новой секции, проходивших в оживленных дискуссиях.
З1 декабря заседание открыл Жуковский. Он сделал сообщение «Грузоподъемность летательных машин и вихревая теория гребного винта». Тогда же было принято предложение создать комиссию для выработки воздухоплавательной терминологии. Предварительно решили: можно принять те из иностранных слов, которые уже вошли в обиход воздухоплавания, и те русские старые и новые термины, которые достаточно удачно выражают соответствующие понятия.