В ЦАГИ жадно ловили сообщение о перелетах. Чаплыгин следил за ними не только по праву руководителя института. Им владело любопытство ко всему тому, что лежало за пределами чистой теории, что пока робко и все-таки многообещающе вытекало из разработок ученых-аэродинамиков.
Новый туполевский самолет стал вехой в деле создания советских тяжелых бомбардировщиков. Грузоподъемность АНТ‑4 (в серии его назвали ТБ‑1) достигала двух тонн. По схеме он был не биплан, а моноплан — это соответствовало избранному направлению в работе молодого туполевского коллектива.
Сергей Алексеевич с немалым любопытством осмотрел деревянный макет АНТ‑4 (кстати сказать, впервые сделанный в практике советского самолетостроения), выслушал красочный, пестревший колоритными деталями рассказ очевидцев и участников «исторического выноса тела самолета», точнее, выноса центроплана, не лезшего ни в какие, отнюдь не «фигуральные» ворота. Для осуществления операции пришлось выломать простенок и на руках вынести центроплан из помещения во двор.
В июле 1926 года председатель ВСНХ Дзержинский направляет Чаплыгину правительственную телеграмму в связи с успешным завершением испытаний самолета АНТ‑4. А некоторое время спустя постановлением ВЦИК Чаплыгин и Туполев награждаются орденами Трудового Красного Знамени. Так страна отмечает заслуги ученого и конструктора: одного — в создании научно-исследовательской базы, помогавшей самолетостроению, другого — в реализации передовых достижений, без которых немыслимо создание тяжелых цельнометаллических машин.
Насыщенным, необычайно активным выдался в жизни Сергея Алексеевича конец двадцатых годов. Слитые воедино административная и научная деятельность поглощали все время.
Из десятков сохранившихся протоколов заседаний коллегии ЦАГИ видна его исключительно напряженная работа. Помимо руководства теоретическими исследованиями и строительством лабораторий, он ведет заседания, связанные с текущими буднями института, выступает по самым разнообразным вопросам, в том числе по вопросам создания крылатых машин, расчета самолетов на штопор, киносъемок при статических испытаниях, дирижаблестроения, дальнего воздушного сообщения через Сибирь. Он рассматривает достижения, которые институт может передать промышленности в ближайшее пятилетие.
В «Трудах ЦАГИ» Чаплыгин публикует статью «О влиянии плоскопараллельного потока воздуха на движущееся в нем цилиндрическое крыло». Это важная для аэродинамики работа, в ней даны общие формулы для исследования неустановившегося движения крыла. Вспомним знаменитый мемуар 1910 года. В нем рассматривается установившееся движение; теперь Чаплыгин идет дальше, делая обобщение для обоих случаев.
Благодаря Сергею Алексеевичу получает развитие новая область аэродинамики: теория крыла в нестационарном потоке. Чаплыгин был здесь первым, а тремя годами позже независимо от него подобные исследования в Англии провел Глауэрт.
Он принимает участие в заседании комиссии по дирижаблестроению. Признается целесообразным приступить к развертыванию работ в этой области.
Начинаются поездки специалистов ЦАГИ за границу для детального ознакомления с зарубежным опытом. Сергей Алексеевич знакомится с их отчетами об аэродинамических лабораториях и самолетостроительных заводах Италии, Германии, Франции. Побывали полпреды советской авиационной науки и у Прандтля в Геттингене. Мнение у всех одно: ЦАГИ не только не отстает, а в ряде моментов превосходит прославленные центры.
В свою очередь, институт регулярно посещают заграничные гости. Визиты вежливости государственных мужей сочетаются с деловыми визитами коллег-ученых. Чаплыгин принимает и тех, и других, рассказывает, объясняет, показывает. Часто это доставляет ему удовольствие, порой превращается в тягостную обязанность.
Эпизод, относящийся к несколько более позднему периоду, но весьма характерный. Как-то Чаплыгину позвонили и попросили принять главу одного из дружественных сопредельных государств. О состоявшейся беседе Сергей Алексеевич вспоминал потом с изрядной долей юмора, по своему обыкновению почти не улыбаясь.
Визави, судя по всему, весьма далекий от науки и техники, осведомился о самочувствии Чаплыгина, и Сергей Алексеевич ответил, что оно хорошее. Помолчали. Потом Чаплыгин спросил гостя о самочувствии, тот с истинно восточной учтивостью поклонился и поблагодарил за внимание к его персоне. На этом беседа и окончилась.
Совершенно иное настроение посещало председателя коллегии, а затем директора ЦАГИ (он стал им в октябре 1928 года), когда в институт приезжали известные зарубежные ученые, например Теодор Карман и Людвиг Прандтль. К большому сожалению, нигде не зафиксированы их беседы с Чаплыгиным, наверняка представлявшие большой интерес. Особенно с Прандтлем. Сколько раз пересекались их научные интересы! Каждый из них вправе был отстаивать свое лидерство в определенных областях, в той же теории крыла конечного размаха. Однако, по всей видимости, они не касались этих тем.