— Во-первых, я хотел бы тебя ободрить, Тервел. — Зунг отпил глоточек кофе и тихо щелкнул зубами. — Твоя задача вовсе не так трудна, как может показаться на первый взгляд. Если исключить неудобства, связанные с перелетом, все остальное проще простого и, увы, весьма прозаично.
Он с прискорбием покачал головой, устроился еще поудобнее на своем стуле и напевно продолжал:
— Вот что там случилось, Тервел. Между Фаулером и Штейном, двумя необыкновенно талантливыми и амбициозными учеными, постепенно возникло научное соперничество. В начале они всеми силами старались его скрыть. Они были благородными людьми и отлично понимали, что это недостойно, противоречит научной этике. — Зунг поднял палец, как будто рассказывал мне какую-то поучительную сказку. — Но ненависть проникала в их сердца все глубже и глубже, отравляла их. И с течением времени дошло до того, что они перестали владеть собой. Начали спорить, иногда вступали даже в резкие пререкания. Желание каждого из них доминировать, быть первым в этом новом, девственном мире — Эйрене, оказалось сильнее их моральных устоев. И все же, вероятно, не дошло бы до такого трагического финала, если бы на базе рядом с ними не работала Линда Риджуэй — молодая, поразительно красивая женщина. Даром что ученые, Фаулер и Штейн были настоящими мужчинами и оба безумно влюбились в свою очаровательную коллегу. К научному соперничеству добавилось и соперничество в любви. Линда Риджуэй, может быть, сама того не сознавая, день за днем подливала масла в огонь их страстей. А как сказал Шекспир: «Чем страсть сильнее, тем печальнее ее конец». Увы! — Грустно улыбаясь, Зунг развел короткими ручками.
— Ага! Понимаю, — сказал я с плохо скрытой иронией. — История скорее романтическая. Ведь так? Но я задаю себе вопрос, господин Зунг, если все уже выяснено, зачем я должен лететь на Эйрену?
— Эх, дорогой мой Тервел, — примирительно вздохнул он, — все мы — рабы формальностей. Когда-нибудь переселение, а значит, и смерть Фаулера и Штейна станут достоянием общественности, и тогда будет необходимо сослаться на официальное расследование.
— И вы считаете, что предложенные вами научные и любовные мотивы будут восприняты всерьез? Последовал звонкий, нарочито беззаботный смех.
— К счастью, обыватели не так мнительны, как люди вашей профессии, Тервел. Да и ваше Бюро пользуется исключительным авторитетом.
— В общем-то да, так же как и ЦКИ. Только, в отличие от его сотрудников, мы не согласились бы взять на себя ответственность ни за дела других, особенно за такие, как заселение Эйрены, за предварительно отрежиссированное расследование. Наше Бюро не позволило бы скомпрометировать себя, господин Зунг.
Он пропустил мимо ушей мое замечание о незавидной роли Центра как ширмы и ухватился за мои последние слова.
— Скомпрометировать! — удивленно всплеснул он руками. — Что за странная мысль, Тервел! Неужели есть что-то неубедительное в этом инциденте? Такие вещи на Земле случаются каждый день. Почему же такого не могло произойти на Эйрене? Люди остаются людьми, везде. Наивно воображать, что Фаулер и Штейн оставили свои недостатки тут, на Земле, ведь так?
Я допил свой кофе. Это было единственное, что сделал я с удовольствием за весь этот день. Как бы между прочим, я бросил ему:
— Полагаю, что у некоторых людей на базе есть другие версии, или, по крайней мере, они, не согласны с вашей.
— С нашей, Тервел, нашей, — кротко поправил меня Зунг. — Алюди на базе могут выстраивать какие угодно версии. Это их право.
— Да, но когда они возвратятся на Землю?
— Они не вернутся, Тервел.
— Почему?
Зунг закинул ногу на ногу и с одобрением рассматривал свои начищенные до блеска ботинки. Потом ответил:
— А потому, что они — первые поселенцы. Наша цель посылать людей на Эйрену, а не возвращать их оттуда. Я сделал попытку возразить:
— Но тогда они поделятся сомнениями с новыми поселенцами и…
Меня снова прервали:
— Не выдумывай себе лишних забот, Тервел. У тебя их и так достаточно.
— И самая из них главная — всегда иметь в делах полную ясность, господин Зунг.
— Но я же не Солнце, дружок! — воскликнул он и шутливо сложил ладони как для молитвы.
Теперь я понял, почему мой шеф целый день пребывает в бешенстве после встречи с ним! Я решил идти напролом.
— Допускаете ли вы, что юсы имеют какое-то отношение к смерти Фаулера и Штейна?
Лицо Зунга мгновенно приобрело непроницаемость сфинкса.
— До сих пор еще никто из нас не проник в их мыслительный процесс, Тервел.
— А если есть какая-то связь, — настаивал я, — не кажется ли вам, что версия о фатальных страстях их, мягко говоря, просто удивит?
— Нет, Тервел. Наоборот? Это будет доказательство нашей лояльности.
— Лояльности! О чем вы говорите? — пробормотал я растерянно.
— Да, да, — прищурился Зунг, — именно лояльности. Сейчас у нас нет выбора. Мы должны быть лояльными.
Я был потрясен. Ведь это же чудовищно! До чего же мы дошли?
— Возможно, что Фаулер и Штейн стали случайными жертвами какой-то их реакционной группировки, — монотонно бубнил он. — Возможно, эти двое по какой-то причине стали им неудобны, возможно, в конце концов, появился какой-то сумасшедший юс… Все возможно. Но чтобы там ни было, это их дело. Мы не дураки, чтобы голыми руками таскать каштаны из огня!
— Вы и меня не вытащите, если я попаду в него, — вставил я.
Зунг шутливо погрозил мне пальцем:
— Эх, Тервел, какой же ты недоверчивый! Сразу видно, школа Медведева. Ну, ничего. Это неплохо. «Сомнение — уже половина мудрости», как говорили древние римляне, — улыбнулся он и подмигнул мне. Потом снова принял строгий вид. — Поговорим серьезно, Тервел! Если тебе и угрожает какая-то опасность, то едва ли со стороны юсов. Вероятнее всего, они не связаны с этим инцидентом. Но, если даже и связаны, что из того? Пока ты в их звездолете, они, естественно, тебя не тронут. На Эйрене — тем более. Да ведь если с тобой что-то случится, это же будет откровенным признанием их участия в убийстве двух других! И что самое важное: если это совершили юсы, то они постарались сделать так, чтобы не бояться разоблачения. И тогда?
Даже если бы он говорил не о юсах, а о людях, и тогда не было логики в его словах. Сейчас же они звучали абсолютно бессмысленно, и он очень хорошо это знал… И вообще, проклятый летный Костюм становился мне все более неудобным, ухо у меня горело, физиономия вряд ли похорошела от мордобоя, д в довершение я должен выслушивать его глупости!
— По крайней мере, Тервел, два факта бесспорны, — бесцеремонно сменил Зунг тему — Во-первых, юсы весьма заинтересованы в заселении, и у нас тоже достаточно оснований быть заинтересованными в нем. Во-вторых, если мы пока не можем вмешиваться в их дела, то, по крайней мере, можем разведать о них, не так ли?
— Может быть, и так, — ответил я, — но зачем вы мне это говорите? Моя специальность — расследовать преступления, а что касается «разведывания» дел юсов, то это всегда было в компетенции исключительно Совета безопасности. Высами неоднократно настаивали на этом.
— Да, настаивал, но ситуация изменилась. Да и не стоит себя обманывать, Тервел: твой шеф никогда не считался с моими требованиями. Секретные архивы МБР, наверное, переполнены материалами о юсах.
— Может быть, может быть… — Я прищурился точно в его манере. — Только я не знаком с этими материалами. Моя работа этого не требовала.
— Я знаю, что у тебя была за работа, Тервел, — нагло заявил Зунг.
— Что ж, тогда вам ясно, что она не связана и никогда не была связана с юсами. И что я знаю о них не больше, чем обыкновенный человек. То есть почти ничего, благодаря сверхсекретности, которой вы окружаете свою дипломатическую деятельность.
— Иронизируешь, — скривился он. — А не задумываешься, до какого массового психоза могло дойти, если бы мне не удалось ценой неимоверных усилий добиться этой «сверхсекретности».