В трубке повисла секундная тишина, затем уже спокойный, миролюбивый голос произнес:
— Просто захотелось проветриться, вот и все. Неужели тебе денег жалко? Для меня, для своей птички?..
— Так уж и просто?
— Уж не подозреваешь ли ты меня в чем-нибудь? — холодно осведомилась она.
Сейчас швырнет трубку и наворотит там дел, уж он ее знает! Нет, так разговор прекращать нельзя!
— Давай еще разок все проговорим. Не хочу, знаешь ли, никаких от тебя сюрпризов. Ты действительно считаешь, что нам надо с Берцуллони расплеваться?
— Да, я так считаю, — сухо и непреклонно сказала она и добавила, не забыла: — И считаю, что Калашникова надо отозвать в Москву.
«Нуда, это-то, конечно, тебя больше всего и волнует! — утвердился Аркадий Яковлевич. — Ну ничего, мы тебя все равно переиграем, деточка».
— Хорошо, — сказал он, поворачивая разговор нужным ему образом. — Увози своего Шумахера, если по-другому напугать Берцуллони не можешь. — Пусть считает, что это она придумала: забрать Калашникова не для чего-нибудь, а именно для того, чтобы надавить на французов. — Но в таком случае у меня к тебе и соответствующее задание: обставь все так, чтобы напугать итальяшку как следует. Поняла? Но только как следует, чтобы он в штаны наложил. Как, постараешься?
— А почему нет? — сразу повеселела Олеся. — Ты что, мой зайчик, сомневаешься в моих способностях? Напугаю, и даже с удовольствием. Заметано… — И не удержалась, спросила о том, что на самом деле волновало ее больше всего: — Значит, ты не против, чтобы Егор вернулся в Москву?
— Нет, я не против, но не «вернулся» — это перебор. Я не против, чтобы он приехал, так сказать, на побывку, на какой-то небольшой срок. Одна-две недели, не больше.
— Но, Арканя…
— Нет-нет, зайка моя! Я и так пошел у тебя на поводу. Только на некоторое время! Слишком много уже бабок в него вложено, чтобы все рушить. Чистый убыток будет… Так что, партнер, давай там дожимай ситуацию. Напугай итальяшку, чтобы сам захотел выпустить Калашникова на трассу как можно быстрее. Хоть увидим, чего наш Егор стоит в большом спорте, согласна? Он выпустит, а мы тут же устроим еще один рекламный удар. Поняла? Но сначала как договорились — напугай Берцуллони, чтобы он больше не дергался. Атомы его кормим, кормим, а он все в лес смотрит. Напомни ему как следует: мы тебя купили — давай, мол, отрабатывай денежки! Поняла?
— Да, мой генерал!
— Тогда выполняй! — Он положил трубку.
Это решение было импульсивным, как все внезапные решения, но в то же время и рациональным, моментально просчитанным. Дьявол с ней, пусть считает, что победила, пусть везет этого хренова блондинчика, Шумахера своего, — он ей разрешает. Пусть привезет, это даже кстати будет: здесь, на месте, он приставит к ним обоим по «хвосту». Начальник охраны, Кириллыч, сделает все в лучшем виде, даром что и сам гэбэшник, и весь персонал у него такой же. Только так. Пусть привезет, и пусть будет полная ясность. Не нужны ему неожиданности. «Это же надо, до какой степени я незащищен!» — ужаснулся он, когда все-таки честно признался себе, что ревнует, и ревнует остро, по-настоящему.
Он надколол любимое утреннее яйцо «в мешочек», съел хрустящий тост, машинальным кивком головы поблагодарил за завтрак молчаливую обслугу в виде опрятной женщины Любаши и незаметно для себя снова вернулся мыслями к неприятной теме.
Вот еще и Берцуллони… Что ж, он найдет способ устроить прочухон и этому европижону. Пусть Лесь-ка привезет свой отчет, а уж он, с фактами-то в руках, доведет итальянца до медвежьей болезни. И пусть сразу же по возвращении Егора во Францию выставляет его на ближайшем этапе «Формулы» — пусть этот мачо зарабатывает очки вживую.
А может, и нет между ними ничего? Одни его фантазии? Чего попусту ревновать-то? Ведь вот взять сегодняшнее утро. Он еще ничего толком не знает, а напсиховался и наворотил в мыслях столько, что едва ли не готова пойти кувырком вся его разумная и рассчитанная жизнь.
Словом, день начался до отвращения сумбурно, и у Аркадия Яковлевича возникли опасения, как бы вся эта чепуха не сказалась на предстоящих сверхсерьезных переговорах и с представителями «Бритиш петролеум», и с московским правительством.
Олеся Викторовна вальяжно раскинулась в кресле авиалайнера, по-хозяйски поглядывая на Егора. Тот сидел отчужденно, насупившись, словно напряженный бычок на аркане. Пил коньяк. «Ничего, миленький! Никуда не денешься, влюбишься и женишься… Все равно ты будешь мой, — пропела про себя Олеся. — Интересно, о чем он думает, бычок мой? Наверное, о прошмандовке своей французской… Ладно, думай. Мне тебя только до Москвы дотащить, а там уж не отделаешься». — От сладкого предвкушения она едва не застонала.