— Тихо, мать, не колготи, — оборвал ее муж. — Ты-то с ним все больше о женитьбе да о внуках, а у меня был с Егоркой мужской разговор… Не все так просто.
— А что именно непросто?
— Так — что? Вы знаете, что его во Франции шпана ножом пырнула?
— Слышал.
— Слышали… Нерв ему какой-то задели, подонки! Он ведь ходить не мог…
— А кто его ранил? Это известно?
— Говорю же, шпана какая-то.
— А за что? При каких обстоятельствах?
— Это я подробностей не знаю.
— Так их задержали?
— Вроде нет.
Полина Тимофеевна тихо залилась слезами.
— Ну чего ты опять, мать?
— Бедный он, Егорушка… Лежал там один…
— Ну не совсем один он там был… Иди-ка все-таки поставь чайник.
Женщина послушно кивнула, вышла.
— Совсем извелась она, — кивнув в сторону кухни, вздохнул Калашников. — Да еще вы здесь с расспросами…
— Я ж не из праздного любопытства, — мягко заметил Турецкий. — Нужно выяснить обстоятельства.
— А чего выяснять? Кто нам сына вернет?
— Это верно, но все же… Вы сказали, что у вас разговор был с сыном…
— Нуда. После ранения шефевонный, Соболевский этот, на Егоре крест поставил, решил, что сын не поднимется. Но мы, Калашниковы, — народ крепкий! Егорка на ноги встал и снова тренироваться начал. А у Соболя здесь другой фаворит появился, Серега Зе-леняк. Ну вот… Егор приехал, а Соболь ему что-то такое типа не сможешь ты по-прежнему выступать! Мол, давай в тренеры переходи. Но наш-то не таков! Я, говорит, докажу, что могу гонку выиграть! И выиграл! Это теперь навсегда останется!
— Это верно. А кто же за ним во Франции ухаживал после ранения?
Калашников оглянулся на кухню и зашептал:
— Не хочу я об этом при старухе, но была там у Егора зазноба. Он мне говорил, что думает жениться на какой-то полуфранцуженке-полурусской. Чтобы, значит, я мать подготовил… Вот она-то, француженка, за ним и ухаживала. Да только что-то в конце концов не заладилось… Подробностей не знаю, но в последний раз, накануне этапа, вернулся он сам не свой. Да и здесь у него не все гладко шло. Были недоброжелатели. Тот же Зеленяк.
— Может, он боялся соперничества с Егором?
— Боялся, а то как же! Мне Егор чего говорил? Дескать, никто мне на родине особо не рад. Соболевский, мол, крест на мне поставил. Серега волком смотрит. Да и журналисты уже забыли, кто таков Калаш. Егор ведь скромный парень был, не любил эту шумиху газетную. А Зеленяк — тот с прессой заигрывал, все перед ними выставлялся: мол, я да я… Короче, получалось так, что Егор вроде как лишний. Вот он им и доказал, какой он лишний!
— Может быть, от него требовал и «договорного результата»? Ничего он вам по этому поводу не рассказывал?
— Это как — договорного?
— Ну явление известное и, к сожалению, достаточно распространенное. Да вот хоть в футболе: команды заранее договариваются о результате матча. Может, кто-нибудь требовал от Егора, чтобы он проиграл? Тому же Зеленяку. Он откуда родом, кстати?
— Не знаю, откуда он, да и знать не хочу. А вот то, что Егор ни на какой договорной, как вы говорите, результат не подписался бы, это я вам голову на отсечение… Да вы что? Он мечтал в «Формуле» выиграть! Это важнее всех денег!
— Да-да, денег-то он нам оставил, — вставила Полина Тимофеевна, внося чайник.
— Да я не об этом, мать! — досадливо поморщился мужчина.
— А чего такого? Деньги честно заработанные. Он на наш счет крупную сумму перевел, как раз перед гонкой этой, пропади она пропадом!
— Перед последней гонкой? Московский этап «Формулы»? — уточнил Турецкий.
— Нуда. Мы отказывались, но он настоял. Сказал еще: мало ли что! Как в воду глядел! — вздохнул Калашников.
— И нам, и Катеньке! — похвасталась Полина Тимофеевна.
— Тьфу! Вот язык бабий! — рассердился отец семейства.
— Да что такого-то? Катенька нам как невестка. Даже как дочка. Егорка жениться на ней хотел.
— Это ты хотела, чтобы он на ней женился! А он что-то не больно… А зря! Девка-то и вправду хорошая.
— Они встречались?
— Встречались… Если можно так назвать. Она его встречала, да ждала, да надеялась. Она по Егорке давно сохла.
— Это правда, любила она его очень, Катюша. Одна она теперь радость у нас, — всхлипнула Полина Тимофеевна.
— И Егор ее любил?
— А кто ж его знает? Много вы матерям своим рассказываете? Все «не лезь, мама» да «оставь, мама». — Женщина накинулась на него так, будто это он, Турецкий, был ее неразговорчивым сыном.
— А где она живет? Я бы хотел с ней поговорить.
— А и нечего с ней говорить! — с жаром воскликнула Полина Тимофеевна. — Чего ей-то душу бередить? Хватит с вас и меня с отцом. Нас и пытайте, а ее не трожьте! Ей волноваться нельзя!