— Разве для бессмертных в новинку воскрешение?
— Нам трудно умереть, Виктор Алексеевич, но если это все же происходит, никто из нас не возвращается. Это прерогатива существ более высокого порядка.
Бригадир поднял взгляд к потолку.
— Я не сверхчеловек, — Виктор чуть качнул головой. — Мой «порядок» не выше вашего.
— Вот в этом и загадка, — Островский развел руками. — Что все-таки произошло? Мы все были уверены, что Хамелеон вас убил, причем реально. Я лично видел ваш, извините, труп. Но спустя час вдруг появился пульс, и вы… вернулись. Правда, в себя пришли через сутки, но это уже детали. Что за чудеса, Виктор Алексеевич? Может быть, шепнете по старой дружбе?
— Откуда мне знать? — Туманов чуть приподнялся, стараясь принять подобие сидячего положения. — Лучше скажите, Всеволод Семенович, что с Хамелеоном и Женей? Живы?
— Хамелеон, к сожалению, сумел ускользнуть. — Островский изучил пиктограммы на медицинском мониторе и быстро нашел те, что отвечали за регулировку наклона спинки кровати. — Ваша граната оказалась ему нипочем. А эта его дьявольская маскировка… Короче, он ушел. Так что вздохнуть с облегчением пока не получится. А вот Евгения почему-то осталась рядом с вами. В данный момент сидит под замком. Когда вы… вернулись, она заявила, что больше не желает быть наследницей древних традиций. Поклялась, что ее инстинкт гнева и все особые таланты исчезли одновременно с первым ударом вашего сердца в новой жизни. Вот такая странная связь. Ей пока не все верят, но Совет, похоже, на ее стороне. Во всяком случае, из камеры вашу подружку обещают выпустить, просто приставят к ней Джонатана.
— Непонятно, за что такое доверие?
— Сам не пойму. Мастера будто пьяные ходят, улыбаются, извините, шире акул. Хотя лично я не вижу повода для благодушия. Пока последний Хамелеон на свободе, расслабляться неразумно. Ведь нет гарантии, что его инстинкт сбавил обороты так же, как это произошло у его сестры. Но мастерам, наверное, виднее. Получается, вы у нас, так сказать, вестник больших перемен. Один сразу на две общины. Остается понять, что это за перемены или хотя бы какой у них знак: плюс или минус.
— Разве прекращение войны не плюс?
— Пока не факт, что война прекратилась. Хотя, возможно, так и есть. То, что случилось с вами, идеально вписывается в наши представления о мироустройстве. Кто-то должен был стать посредником-наблюдателем в противостоянии наших видов. Вернее, стать своего рода третейским судьей и для бессмертных, и для Хамелеонов.
— Желаете сделать меня крайним?
— Нет, конечно! Но вспомните, что говорил мастер Чесноков: цепочка может быть бесконечной. И необязательно иерархией. Я даже уверен, что это не иерархия. Просто этакая взаимовыручка и взаимный контроль. В принципе — идеальные условия жизни, почти райские, или почти коммунизм.
— Не богохульствуйте, товарищ бригадир, — Виктор слабо усмехнулся.
— Хорошо, не коммунизм, — Островский тоже обозначил улыбку. — Просто верная модель людской общины. Так пойдет?
— В общих чертах да. Помогите встать.
— Э-э, нет, Виктор Алексеевич, лежите! Врачи сказали — не хотел вас с порога огорчать: есть опасение, что вы больше не бессмертный. Точно сказать пока нельзя, но вероятность имеется. И если вы снова обычный человек, который звучит гордо и в котором все должно быть прекрасно, вам придется хорошенько отлежаться. То есть у вас все должно медленно, но верно зажить, а уж после бегайте на здоровье.
— Понятно. Спасибо, Всеволод Семенович, за добрую весть. А то я испугался, что теперь не только бессмертный, но и бестелесный или еще какой-нибудь.
— Вы серьезно рады, что снова стали обычным человеком?
— Конечно. А вы не радовались бы излечению от неведомой болезни?
— Не знаю, если честно, корректно ли сравнивать бессмертие с недугом, и уж тем более не знаю, стал бы я радоваться избавлению от него.
— А кто говорил, что хотел бы стать простым смертным?
— Я говорил, что иногда завидую смертным, — Островский поморщился. — Насчет желания стать обычным человеком я ничего не говорил. И вообще это были отвлеченные рассуждения вслух, не более. Кто в здравом уме пожелает расстаться с бессмертием?
— Тот, кто был когда-то смертным.
— Вот именно. — Островский задумчиво взглянул в окно и покрутил перстень на безымянном пальце. — А кто не был, тот не желает. Ненормальные, которые добровольно наведались к палачу, не в счет.
— И совершенно напрасно, — проронил Виктор.
— Ничего сказать не могу, не в курсе, — бригадир развел руками и поднялся. — Ладно, Виктор Алексеевич, мне пора. Тут к вам должны привести еще одного посетителя. Правда, пока под конвоем, но скоро, думаю, ее отпустят вовсе.
— Тогда вам и вправду пора, уж извините.
— Смотрите, больной, не переусердствуйте, — Островский погрозил пальцем. — Вы теперь знаковая личность, поберегите здоровье. О! Я чую, она уже идет!
Он поднялся, кивнул и направился к выходу.
— Господин Островский! — вдруг окликнул его Туманов. — Один вопрос.
— Да?
— Что такое Вечность?
— Ого! — Островский усмехнулся. — Если вас интересуют такие философские вещи, вы определенно идете на поправку.
— Нет, я спросил о другой Вечности. — Виктор попытался поймать взгляд бригадира. — О той, которую символизирует рисунок на вашем перстне.
— Догадались? — бригадир взглянул на Виктора исподлобья. — Это долго объяснять, Виктор Алексеевич, но в двух словах… мы считаем, что Вечность — это наш мир.
— Интересно, — Туманов перевел взгляд на перстень бригадира. — Что же тогда вы делаете внашем мире?
— У меня нет ответа на этот вопрос, — Островский покачал головой. — Его нет даже у мастеров Цеха. Он был утерян тысячи лет назад, как и путь обратно, и мы не смогли отыскать их снова: ни смысла нашей жизни в чужом для нас мире, ни пути домой. Возможно, их найдете вы, господин Туманов. Не напрасно же вы появились среди нас. Возможно, именно в этом ваша миссия, как думаете?
— Пока никак. — Виктор взглянул на дверь. — Но я поразмыслю над этим вопросом. Позже.
Из коридора донеслись звуки шагов. Островский отсалютовал сыщику и открыл дверь.
— Здравствуйте, барышня, — бригадир протиснулся бочком в коридор и туда же вытолкал гиганта-конвоира, сунувшегося было в палату.
— Привет, — Женя прошла в комнатку и села на стул рядом с кроватью.
— Привет, — Туманов протянул руку и коснулся ее запястья. — Как ты?
— Теперь хорошо, — она улыбнулась и сморгнула навернувшиеся слезы. — Теперь точно хорошо.
— Возможно, я снова смертный. Так что все не настолько хорошо, как хотелось бы… наверное.
— Я знаю. Но ты ошибаешься, все хорошо на самом деле, без оговорок, и тебе это должно понравиться.
— Что должно понравиться? — Виктор хмыкнул. — Стареть, болеть и умереть? Мы только что обсуждали эту тему с Островским. Я сказал ему, что рад стать прежним, и это действительно так, но нравится ли мне быть смертным, я не уверен. Жить коротко, но ярко или долго, но в полумраке — непростой выбор, есть о чем задуматься.
— Я буду с тобой, — Женя склонилась и поцеловала Туманова в щеку. — Всегда.
— Думаешь, от этого мне будет легче стареть? — Виктор покачал головой. — Что-то я сомневаюсь.
— Разве это не мечта каждого мужчины — всегда иметь в спутницах молодую женщину? Хоть и не Клеопатру, зато без морщин и лишнего веса.
— А тебе не надоест?
— Мне — нет! — Женя торопливо помотала головой. — Что такое сто лет для того, кто способен прожить тысячу? Или ты не согласен?
— Ты делаешь мне предложение? — Виктор коротко рассмеялся. — Но ведь сто лет — это явное преувеличение. Всего-то лет через тридцать (для тебя это как через три года) я стану брюзжащим стариканом с дряблой кожей и вялой эрекцией. Зачем тебе это?
— Ты не первый день занимаешься сыском, — она вздохнула, — неужели до сих пор не нашел главное, что правит этим миром в целом и каждым человеком в отдельности?
— Насчет мира — нашел, это община бессмертных под кодовым названием Цех, а вот насчет людей по отдельности… не знаю. Хамелеоны?