— Уймись, кому сказал! — девчонка на миг подняла глаза, и было в них что-то такое, от чего помощник директора немного смягчил тон: — Посиди, успокойся. Окно открой. Я тебе воды принесу. И только попробуй к моему приходу не успокоиться!
Когда помощник вернулся, девятигодка уже не плакала, а стояла напротив раскрытого окна и что-то высматривала в небе. Воды она отпила совсем чуть-чуть и сразу виновато затараторила:
— Ты не сердись только, господин помощник директора. Я окно открыла, ветер дунул, и бумага со стола — фьють! Улетела, я ничего сделать не смогла. Это важная очень была бумага, да? Я могу спуститься и поискать внизу…
— Не надо, она, наверное, уже за забором. Не беспокойся, там не было ничего важного.
— Я еще сказать хотела, — девчонка теперь глядела прямо в глаза, даже к руке его прикоснулась. — Когда я увидела тот список, то зашла к господину заместителю директора, хотела узнать, за что тебя уволить хотят. А он накричал на меня, и велел тебе передать, что объяснит все ночью, в Институтском саду, у дальней аллеи. Не раньше и не позже. Дозволь мне на урок идти, я уже совсем опоздала.
Помощник дозволил. Когда за девятигодкой закрылась дверь, он опять сел за стол и достал чистый лист. Занес перо над бумагой, подумал, отложил. Вдохновения больше не было. Он не знал, что несколько минут спустя его лучшему другу, заместителю директора, подбросят под дверь, на которой не висело сегодня никаких списков, такое послание:
«Твой лучший друг склонил твою жену к измене. Сегодня ночью он будет гулять в саду у дальней аллеи. Доброжелатель».
А к записке будет прилагаться любовное письмо без адресата, якобы улетевшее в окошко.
Клима сидела на подоконнике и кусала губы. Сильфийские часы в холле показывали половину третьего. Из открытого окна девушка хорошо видела поле и тренирующихся там мальчишек с десятого года. Сегодня они не летали на досках, а учились управлять очередным чудом сильфийской техники — тяжеловиками. По слухам, Орден закупил около восьми сотен этих машин, а десяток отдали Институту. Девочки на тяжеловиках не работали, силенки не те. А у парней уже третье занятие.
Диковинное изобретение походило на бронированную карету без излишеств, с шестью толстыми тяжелыми колесами. Наверху и сбоку находились квадратные люки, чтобы залезать внутрь. Клима не могла знать, что там, но видела: в тяжеловик помещаются четыре человека с оружием и экипировкой. Грязно-желтая махина могла быстро ездить вперед и назад, с трудом и скрежетом разворачиваться и плеваться огненными струями на расстояние трех десятков шагов.
Тяжеловики существовали всего ничего, а про них в Институте уже ходила байка. Якобы веды, впервые увидав на поле боя карету в броне, изрыгающую огонь, решили, что орденцы поступились принципами и воспользовались колдовством, вызвав из иных миров какую-то нечисть. И решили веды загнать непонятную жуть обратно. Собрались с силами, поворожили — ничего! Тогда подумали, что Орден, потеряв всякий стыд, свою нечисть еще и защитой колдовской обеспечил. Набежали к тяжеловику веды самые маститые, пыхтели-пыхтели, но все без толку. Ездит тяжеловик по полю, жжет неприятеля напропалую, и ничто его не берет. Тогда вызвали из самой ведской столицы, города Фирондо, Эдамора Карея. Мол, он среди ведов самый коварный и беззаконный, придумает что-нибудь. Вышел Эдамор Карей к тяжеловику, репу почесал, в носу для солидности поковырялся. И, о чудо! «Страшная нечисть из иных миров» остановилась, развернулась и уехала. Эдамору Карею достались ведские почести, а тяжеловику, выстрелявшему за время боя весь огонь, — сильфийское горючее. Когда Гера рассказал эту байку Теньке, тот оскорбленно фыркнул и заявил, что все это — брехня. И веды не дураки, и Эдамор Карей в носу не ковыряется. «Совсем?» — язвительно уточнила присутствовавшая при разговоре Ристя. «На людях — да!» — отрезал Тенька. И добавил, что Эдамор Карей — гений, а орденские тяжеловики веды плавят, как огонь — восковую свечку.
…Из крайнего тяжеловика ловко вылезла фигурка в желто-коричневой форме, повертела головой. Клима не была уверена, что Гера разглядит ее с такого расстояния, но все-таки помахала и указала на подоконник. Мол, встретимся здесь после урока. Каким-то чудом «правая рука» сумел ее рассмотреть и махнул в ответ. На всякий случай Клима повторила свой жест. Ответить снова Гера не успел: над полем зазвучал приказ наставника, и воспитанники скрылись в тяжеловиках.
— Ченара! Ты-то мне и нужна!
Увлекшаяся Клима вздрогнула и резко обернулась, едва не вывалившись из окна. За ее спиной стояла шустрая тридцатилетняя женщина с явной примесью сильфийской крови — остроносая, кучерявая, с длинными цепкими пальцами. Это была помощница директора во врачевательском отделении, самая молодая из всех, кого назначали на подобную должность.