— Поняла, — вздохнула Клима. — А ты можешь приклеить один флаг к другому, а потом быстро разъединить их?
— Это — проще. Неси воду, обольем флаги. С тканями напрямую возиться — себе дороже.
Они соединили золотое знамя с триколором и повесили на место.
— Теперь на чердак? — с надеждой спросила Ристинка.
В этот момент за дверями раздался тревожный стук, а затем панический Вылин шепот:
— Клима? Клима, ты там?
Обда повернула ключ и впустила «левую руку». Выля была бледна, ее губы дрожали, руки теребили подол нижней сорочки, на которую была наспех наброшена куртка.
— В чем дело? — спросил Тенька, заглядывая девушке в глаза: не свихнулась ли?
— Плохо все! Едва мы успели раздеться и лечь, как примчалась госпожа наставница полетов, оглядела комнату, да как заорет: «Где Ченара?!» Мы еле ее убедили, что ты всю ночь проспала, а сейчас вышла в уборную.
— Все вместе убеждали?! — Клима едва за голову не схватилась.
— Нет, мы же не об тучу стукнутые! По слову, по два, просто и ненавязчиво… Но Клима, тебе надо спешить! Кто-то пронюхал о нашем собрании, счастье, что так поздно!
Клима кивнула и отдала Теньке ключи со словами:
— Запрешь зал и подбросишь связку в подвал. Потом проводи Ристинку до чердака, а сам погуляй по Институту, чтобы быть в курсе событий.
Вед понятливо кивнул. Клима и Выля помчались в спальню.
За этот ничтожно малый остаток ночи Климе так и не довелось уснуть. Никто в Институте больше не спал: воспитанники сидели по комнатам и втихаря сплетничали. Свежайшие новости, тайные сведения и слухи, казалось, просачиваются сквозь стены. Откуда-то уже было известно, что под покровом темноты в актовом зале творилось загадочное беззаконие, все руководство подевалось неведомо куда еще вечером, а сейчас наставница полетов носится, как ортоной подстреленная, и пытается хоть кого-нибудь организовать. Время отбоя пока не истекло, и все с нетерпением ждали начала занятий, когда можно будет разузнать подробности и обменяться мнениями.
— Это все ведские штучки, — убежденно вещала со своей кровати Гулька, от избытка чувств оседлав подушку, словно лошадь. — Помните, в начале месяца веда ловили? Ну, который еще забор поломал? Вот, он никуда не убежал, а спрятался среди нас и теперь тайно наводит смуту!
— Неужто мы бы веда не распознали? — с иронией, понятной только посвященным, спросила Выля.
— Ох, ласточка, не скажи! — Гулька пришпорила подушку коленями. — Когда мой папочка армией командовал, он ведов насмотрелся столько… Ну, как я сильфов! И не с чего тут смеяться! Папочка рассказывал, что веды, даже самые родовитые, лицами и телосложением один в один наши крестьяне: коренастые чаще всего, золотоволосые, черноглазые, скулы широкие, носы вздернутые. Не то, что наша знать, у нас и легкость, и грация…
— Это оттого, что веды с сильфами в браки не вступали, — вставила Арулечка.
— А зря, ласточки! — убежденно заявила сплетница. — Сильфы, я вам скажу…
Разговор из политического плавно перетек в амурный. Клима в обсуждениях не участвовала, сидела, завернувшись в одеяло, и как могла изображала заинтересованность. Обду сильно клонило в сон, но показывать это было нельзя. Она злилась на себя, не понимая, почему тело так ее подводит. Вон, даже хрупкая Арулечка не выглядит усталой. А Клима, которая на пятом году частенько спала по полчаса в сутки и ухитрилась ни разу этого не показать, сейчас валится с ног.
Подъем задержали на целых два часа, что породило новую волну домыслов, каждый невероятнее предыдущего. Единственный вед постепенно вырос до целого отряда диверсантов, которым повелели захватить Институт и устроить в нем сначала засаду для наиблагороднейшего, а потом личный дворец Эдамора Карея, чтобы ему было где вдоволь в носу ковыряться. А то, говорят, он вознесся в Фирондо до небывалых высот, на людях уже неприлично.