- Я сначала ушам своим не поверил, – говорил Гера. – Эти рассуждения о ценности жизни… Слишком похоже на тебя прежнюю! А потом понял – какое, к смерчам, десятое, да еще апреля? Моя обда, почему ты назвала ему неверную дату? Лучше бы и дальше держала в неведении!
Клима, как обычно, пристыженной не выглядела.
- Наступление Ордена выгодно не только Холмам, но и мне. Но сильфы хотят победы Ордена, а я приготовлю поражение.
- Но как можно лгать живому существу в такой момент?!
- А разве я солгала? Во-первых, я действительно вне себя от того, что произошло с Дарьянэ, поскольку в ее гибели могут обвинить меня. Вдобавок, убийцы точно знают, где я живу, а я сама даже не уверена, что и на этот раз виноват Орден. Сефинтопала тоже мечтает избавиться от меня любыми средствами, и вед скорее, чем орденец, без колебаний убьет сильфиду. Во-вторых, мне хочется, чтобы Юрген жил. Он мне симпатичен.
- С трудом верю, что на свете остались существа, вызывающие у тебя какие-то чувства, особенно, симпатию!
- Вот и неправда, – вступился за обду Тенька. – Климе много кто симпатичен! И не такая уж наша обда бесчувственная, какой мечтает казаться.
Гера скривился, хотел сказать что-то колкое, но покосился на Зарина и промолчал.
- В-третьих, – продолжила Клима, глядя «правой руке» в глаза, – история с Фенресом научила меня относиться к чужим жизням бережней.
- Неужели! А кто собрался отдать на растерзание Ордену ведские пограничные войска?
- А вот этого, – прищурилась Клима, – я не говорила.
- Наша хитроумная обда измыслила очередной коварный план? – предположил Тенька.
Клима кивнула и опять развернула карту.
- Глядите, здесь указаны ведские очаги пограничной обороны. Мы не знаем, где именно станет атаковать Орден. Но до десятого апреля у нас есть время взять Фирондо и сообщить по всей границе, что ожидается наступление. Веды бескровно пропустят орденцев вглубь своей обороны, а потом окружат и возьмут в плен.
Некоторое время все (даже заплаканная Лернэ) изучали карту.
- У меня только один вопрос, – подал голос Тенька. – Ты все это придумала в те несколько секунд, когда услышала от Юргена, зачем ему точная дата?
- Почти, – Клима чуть улыбнулась. – Некоторые задумки были у меня прежде.
- А у меня много вопросов, – нахмурился Гера. – Ты уверена, что мы успеем взять Фирондо до десятого апреля?
- А кто меня при всем штабе убеждал, что на осаду уйдет не больше двух недель?
- Так ведь если погода не подведет!
- Весной грозы часто бывают, – заметил Тенька.
- Далее, – Гера провел пальцем по линии границы. – Как ты намерена за короткий срок, да еще из Фирондо, известить все очаги обороны? Только на это уйдет не меньше месяца.
- Тут было слабое место в плане, – признала Клима. – Но Юрген не создал мне неприятностей и улетел на одной доске, забыв про вторую, двухместную. Теперь у нас есть замечательная сильфийская доска, благодаря которой все извещение займет около трех дней.
- А если бы он вспомнил?
- Я постаралась бы его отговорить, – пожала плечами Клима.
- А что потом? – вдруг тихо спросил Зарин. – Если у нас все получится, Орден понесет потери, и станет ясно, что ты дала сильфам ложные сведения. А принес их Юрген. Я не хочу обидеть тебя, Клима, но иначе не скажешь: сегодня Юрген был слаб, и ты воспользовалась этим. Не запихнула ли ты его в петлю «завтра» надежнее, чем сегодня?
Клима посмотрела на него своими черными бездонными глазами, и этот взгляд в который раз пронизывал насквозь. Но обда не злилась. Она словно впервые за долгое время по-настоящему заметила Зарина.
- Я предусмотрела это, – она отвечала только ему. – Юра когда-то спас мне жизнь и, несмотря на то, что я вернула долг, убивать его моими же руками неправильно. Холмам не будет убытка от поражения Ордена, а легкую взбучку от начальства Юра переживет.
- Почему ты считаешь, что легкую? – буркнул Гера.
- Потому что я так решила, – отрезала Клима. – Довольно разговоров. Собирай штаб до срока, нам многое надо обсудить. Завтра, пятого марта, выступаем на Фирондо.
Юра себя переоценил. К полудню он почувствовал, что засыпает прямо на доске. Все-таки надо было не маяться дурью с крюками и петлями, а отдохнуть хотя бы до вечера. Умирать не то чтобы уже не тянуло, просто стало ясно, почему сейчас нельзя. И в ближайшие лет двадцать тоже. Умеет же Клима парой слов привести в чувство!
Юноша приземлился в середину чащи, у звонкого родничка. Здесь было тихо, нет тропок, люди не захаживали. А дикие звери сильфов не трогают. Наверное, чуют, что мяса с такой добычи не будет.
Можно завернуться в одеяло (хорошо, вещи захватить додумался, а не улетел, в чем был!) и лечь прямо на доску – она широкая, еще теплая от полета.
Над головой смыкались деревья. Птицы перелетали с ветки на ветку. По стволу поползла юркая белочка, и солнце вызолотило ее рыжую шерсть. Здесь, в чащобе, еще кое-где лежал снег, но и он таял, а сквозь бурую подстилку уже прорастали нежные белые цветы.
«Весна. Такой воздушный день. А она развеялась».
- Да-а-аша!!!
Эхо крика заплутало между замшелыми стволами.
Лучи в глазах дробились на радугу. Ветер шевелил молодые веточки деревьев.
«Ветер. А не она ли сейчас – ветер?»
Глаза резануло так, словно в них воткнули раскаленные иглы.
«Как нелепо. Наивысшие Небеса, как же нелепо все происходит! Зачем она улетела, она так хотела жить! Любила меня… и яичницу готовила…»
Зеленоватая радужка неба, пепельные кудряшки облаков.
«Прости, прощай».
А слезы все текли и текли, растворяя в соленой лужице горя те, похожие на Рафушины, зеленые глаза с длинными ресницами, улыбку, голос, яичницу, а с ними заодно – весь белый свет…
====== Глава 15. Гроза на земле ======
Нам мнится: мир осиротелый
Неотразимый Рок настиг –
И мы, в борьбе, природой целой
Покинуты на нас самих.
Ф. Тютчев
У окна сидел усталый человек. Длинные рукава темно-зеленого сюртука были измяты, светлые волосы падали на лоб и скрывали морщинку между бровей.
В полутемном кабинете царила душная, гнетущая тишина. Лишь отсчитывали время громкие механические часы – одни из лучших в Принамкском крае, почти не врут. Но сейчас они только раздражали, напоминая, что скоро рассветет, позади очередная бессонная ночь, а впереди беспокойный день, полный забот и потрясений, каких не бывало за все годы привычной нынешним поколениям войны.
Дверь отворилась без стука. Вошел Эдамор Карей. Все такой же загорелый и подтянутый, стойко сносящий все удары судьбы. Лишь на левом глазу – глухая черная повязка. В руках у колдуна была средних размеров клетка, на три четверти прикрытая черной материей.
Эдамор Карей приблизился к окну и молча посмотрел на улицу.
Столица медленно просыпалась. Каменные мостовые, мокрые после дождя, отражали синеву неба. На флюгерах сидели ласточки – они всегда прилетали в Фирондо, как только сходил снег. Кое-где уже можно было заметить людей с телегами или просто с тачками, идущих к окраине города. Там второй день велись работы по укреплению стен.
- Что она творит? – тихо поинтересовался Артасий Сефинтопала куда-то вдаль. – Она называет себя обдой, но до основания рушит принамкское государство.
- Девчонка хочет власти, – Эдамор Карей говорил жестко и скрипуче. – По мне, она выбрала слишком изощренный способ самоубийства.
- Пока что ей удается выживать, – заметил Артасий. – Даже от тебя сумела вырваться.
Эдамор Карей скривил губы.
- У нее хорошее чутье на таланты. Не знаю, где она нашла того мальчишку, колдующего не по правилам, но второй раз у них ничего не выйдет.
- Если бы я мог, то послал бы к ней убийц. Но горцы ясно дали понять, что не потерпят этого. И как эта самозванка сумела задурить головы самым ревностным хранителям памяти обд?
- Наверное, им опостылело столетиями верить в невозможное, но принять, как мы, что обда никогда не вернется, они не смогли. Вот и сочинили себе красивую сказку с первой попавшейся авантюристкой, – колдун невесело усмехнулся.
- Только бы они не опомнились от дурмана ее речей слишком поздно, – Артасий Сефинтопала потер переносицу, желая отогнать сонливость. – А сейчас остается уповать на Орден, как ни смешно это звучит. Наиблагороднейший не может стерпеть существование их ночного кошмара. «Обда вернулась» – этими сказками матери на той стороне пугают маленьких детей.